Сара растерянно озиралась, но покорно шла за французом вниз по Брашфилд-стрит, к рынку, затем на одну из узеньких улочек, ведущих на задворки. С безопасного расстояния они, тяжело дыша, смотрели на толкучку на перекрестке, довольные, что им удалось убраться подобру-поздорову.
— Mince alors, — выдохнул Дю Гар. — Ты представляешь, что могло случиться, Кинкейд? Тебе жизнь надоела?
— Вовсе нет. — Сара покачала головой. — Я просто сказала правду, а каждый должен иметь на это право.
— Ты не изменилась, Кинкейд.
— Почему же, изменилась. Только ты этого не заметил.
— Mon dieu. — Из рукава камзола Дю Гар вытащил не очень чистый платок и вытер лоб. — Хотелось бы знать, что еще меня ждет.
— Морис? — тихо сказала Сара, не сводя глаз с перекрестка, где полицейские тем временем разогнали последних смутьянов.
Ласк и его банда будто растворились, но Сара была уверена, что при первой же возможности они появятся снова…
— Да, Кинкейд?
— Я могу показаться непоследовательной, но, боюсь, нам все-таки понадобится «дракон», — мрачно заметила Сара. — Время уходит. Уайтчепел похож на пороховую бочку, и запал уже подожжен…
В помещении без окон в сердце Лондона, недалеко от Пэлл-Мэлл и Трафальгарской площади, проходила тайная встреча. Для участия в ней два джентльмена воспользовались путями, берущими свое начало в разных зданиях, ибо никто не должен был видеть их вместе. Высокое искусство конспирации пока оберегало их от разоблачения, ничто не должно измениться и в будущем; до тех пор, пока в один прекрасный день, когда цель будет достигнута, а сражение выиграно, они сами не решат выйти на свет…
Мужчины понизили голоса, хотя могли и не опасаться того, что их кто-то услышит; лишь небольшая группа посвященных знала о существовании этого помещения, а сквозь обшитые деревянными панелями стены наружу не проникал ни один звук.
— Что это за француз?
— Он называет себя Морисом Дю Гаром, но есть основания сомневаться, что это его настоящее имя. Его отец был французом, мать — американкой, он вырос в колониях. Я полагаю, именно это объясняет его дурной вкус при выборе одежды.
— Говорят, он медиум…
— Во всяком случае, занимается предсказаниями. Некоторые считают, что он действительно наделен даром предвидения, другие держат за шарлатана, извлекающего выгоду из легковерности наших современников.
— А вы? Как считаете вы?
— Я считаю, Дю Гар представляет собой серьезную угрозу вне зависимости от того, ясновидящий он или нет. Кинкейд доверяет ему так же, как доверял ее отец, а это значит, что рано или поздно он может помешать нашим планам.
— Понятно. — Рукой, украшенной перстнем, другой господин открыл стоявший на столе маленький позолоченный ларец, вынул оттуда сигару и закурил. — Тогда это означает только то, что француз должен умереть, — как бы между прочим сказал он, и его окутало облако синего дыма.
Глава 6
Дневник Сары Кинкейд
«Прошлое… Почему оно так властно над нами? Разве мы живем не в настоящем? Разве наши стремления не должны быть нацелены на будущее? Почему так сложно забыть это прошлое?
Встреча с Морисом Дю Гаром пробудила воспоминания, воспоминания о молодой женщине, каковой я больше не являюсь. Дю Гар этого не знает и обращается со мной, как прежде, что кажется мне неуместным. Однако его мысли о деле, по-моему, заслуживают внимания, я ведь и сама об этом думала, хотя из чувства долга гнала прочь свои догадки. Поскольку Дю Гар не англичанин, ему чужда наша британская преданность королевскому дому. Но может быть, именно поэтому он прав? Может, на мою способность рассуждать повлияли верность короне и обязательства, которые, как мне кажется, я имею по отношению к отцу?
Происшествие в Уайтчепеле показало, что дело куда важнее, чем мне представлялось вначале. Мной овладело любопытство, и я готова уплатить высокую цену, чтобы выйти на след, способный привести к раскрытию истины, и разрешить загадку. Очень высокую цену.
Возможно, потому прошлое и не отпускает нас, что мы должны жить с ним каждый день, каждый час, каждую секунду…»
Леман-стрит, Лондон, 12 ноября 1883 года
Сара Кинкейд стояла у окна мансарды, именуемой Морисом Дю Гаром своей квартирой, и поверх ветхих, громоздящихся одна на другую крыш и покосившихся дымоходов, извергавших черный дым, смотрела на купол собора Святого Павла, высившийся над морем нищеты. Казалось, до него можно дотянуться рукой, но для большинства местных жителей он был недосягаем. Солнце, словно не вынеся вида бедности, опустилось за дырявые крыши; его отблески еще окрашивали небо над городом в рыжевато-красный цвет, а ночь уже хозяйничала на улицах и переулках Ист-Энда. Там, куда не достигал свет газовых фонарей, нищета бросалась в глаза. Но можно было слышать отчаянные выкрики нищих, гогот пьяниц, плач сирот, истеричный смех проституток. Сара содрогнулась. Ист-Энд показался ей преддверием ада не только из-за убийств. Мысль о том, что посреди всего этого кошмара кто-то может жить, исполнила ее ужасом.