Банколен порывисто оглянулся, бросил взгляд на сэра Джона. Мелькнуло раздвоенное дьявольское копыто; он медленно расплылся в удовлетворенной улыбке.
– Понимаете, да? – спросил он. – В высшей степени показательно. Игрушечную виселицу по почте отправили, а деревянного человечка на столе оставили… – Замолчал, весело приподняв одну бровь. – Tiens![17] По-английски стих получается!
И стоял, погрузившись в себя, бормоча, словно старался закончить стих.
– Эй, старина, не сердитесь! Рифму все равно не удается придумать. Знаете тайну поэзии? Всегда начинаешь с какой-нибудь мысли, потом ищешь рифмы и вынужден говорить нечто совсем другое… Причем оно всегда лучше первоначального утверждения. Это именуется вдохновением. Пойдемте, Жуайе. Если вы нас проводите, мы осмотрим номер господина аль-Мулька.
Мы вчетвером направились через вестибюль к лифту: сэр Джон, замкнувшийся в холодном молчании, мрачный Толбот, задумчивый Банколен. Решетка лифта лязгнула на четвертом этаже. Поворачивая к шедшей вниз лестнице, я увидел спускавшегося доктора Пилгрима в бесформенном твидовом костюме, с трубкой в зубах. Он ее вытащил и окинул нас проницательным добродушным взглядом зеленых, кошачьих глаз.
– Доброе утро, сэр Джон, – поздоровался он. – Здравствуйте, мистер Марл. Я как раз с вами шел повидаться, а вы тут как тут. Хотел сообщить, что утром навещал нашу… пациентку, которая полностью пришла в себя. Надеюсь, вы по-прежнему занимаетесь дедуктивными рассуждениями?
Состоялось общее знакомство. Толбот сразу же взялся за дело.
– Вы на какое-то время останетесь у себя, доктор? – спросил он. – У нас тут небольшое дело, а потом мне хотелось бы с вами поговорить о… вчерашнем вечере и прочем.
Пилгрим украдкой разглядывал Банколена.
– Конечно, инспектор. Мои профессиональные обязанности… необременительны. Если через полчаса спуститесь, я буду в гостиной.
Взгляд у него был вопросительный, но он, ничего не сказав, шагнул в лифт. Известно ему, что я не детектив, или нет? Изрытое оспой лицо оставалось полнейшей загадкой; казалось, доктор интересуется исключительно собственной трубкой…
Когда Пилгрим спустился, Банколен оглядел длинный коридор. Свет нигде не горел, темную арку заполонили тени. Детектив направился вперед, мимо позолоченных некогда стен, раздвинул плотные портьеры на эркерном окне. Постоял, глядя сквозь дождь со снегом на стройные дымоходы Сент-Джеймского дворца, маячившего вдали напротив. В тишине слышался стук капель по крыше, разноголосый ветер…
Внезапно Банколен рывком повернулся, сердца наши екнули.
– Господи! – пробормотал Толбот. – Что это?
Нас еще пробирала дрожь от гулкого крика – от жуткого, полного ужаса детского крика в глубине коридора. Крик был приглушенный, но шел определенно из стрельчатой арки перед апартаментами аль-Мулька. Вновь прозвучал крик, что-то упало с железным звоном. Мы неотрывно смотрели на арочные портьеры, откуда выскочила фигура, с криком бросилась к лестнице, споткнулась, успела схватиться за перила, избежав падения, замерла на секунду. Задохнувшийся карлик с бледным детским лицом, вглядываясь в полумрак широко открытыми глазами, заметил нас, прямо бросился к сэру Джону, что-то неразборчиво бормоча. Я оправился от неожиданного испуга. Это был не домовой, хотя с первого взгляда смахивал на чертенка; это был всего-навсего Тедди, который с пустыми глазами размахивал кулачками, дрожащим визгливым голосом кричал:
– Я его видел! Ой, боже мой, видел! – и тыкал пальцем в арку, вне себя от страха…
Тедди представлял собой странное существо, после войны навсегда оставшееся ребенком. Тело у него было детское, ум Детский, хотя помятое лицо избороздили морщины, а рыжие волосы всегда были густо смазаны бриолином. Я часто встречал его в клубе, где ему давали пристанище на ночь, немного карманных денег, которые он тратил на сигары. Служил посильным, подручным и чернорабочим, таская по коридорам ведерко с углем, распевая хулиганские песни, обученный им ради смеха. Пожалуй, сэр Джон был один из немногих, кто ласково с ним обращался.
– В чем дело, Тедди? Сейчас же прекрати! – резко приказал сэр Джон, встряхнул его за детские плечи, и Тедди опять ухмыльнулся глупой привычной усмешкой, хотя голос по-прежнему хрипло звучал и дрожал.
– Тедди ничего плохого не делал! – захныкал он, переминаясь с ноги на ногу и украдкой поглядывая на нас все с той же ухмылкой. – Ничего не делал! Просто пошел огонь развести, как всегда.