Им принесли переодеться, а мокрые вещи забрали и унесли. В сухом Кваю стало хорошо и тепло, но насладиться ощущениями не давала занозливая мысль о грядущем допросе.
Тем временем Агриппа повернулся к одному из служителей, одетому в светлую, почти белую рясу:
— Что ж, можно уже войти?
— Конечно, брат Агриппа, тем более он уже спрашивал о вас.
— Проснулся?
— Как обычно: ровно в девять.
Агриппа в рассеянности покивал и, взяв Квая за плечо, увлек за собой. За дверями была еще одна лестница вниз, а потом…
Квай не заметил, куда подевался магистр. По-видимому, тот просто отступил, когда у молодого монаха от удивления округлились глаза, а пробивающиеся сквозь кожу на выбритой голове волоски отвратительно закололи, словно в ознобе.
Тот, из-за кого он замер, тоже растерялся. Но у того, второго, лицо было готово к радостной улыбке. Чуть помедлив, он кинулся к Кваю.
— Зил? Зил, ты?
— Да, но теперь мне сказали, что я ношу другое имя! — крепко обняв друга, заговорил сияющий Элинор, а Квай стоял и гадал, как попала в его густые темно-русые волосы паутина седины, а между бровей — морщина страдания, так и не изгнанная улыбкой.
— Да, — вмешался наконец Агриппа, — после… гм… такой болезни выздоровевший обретает вторую жизнь, а это значит, что ему должно быть подарено второе имя. Квай, твоего друга теперь зовут Кристианом…
— О… как Основателя… — выдохнул Квай, не сводя глаз с очень повзрослевшего Элинора. — А чем…
Он хотел спросить, что за болезнь случилась у приятеля, но холодный сверлящий взгляд Агриппы остановил его на полуслове напоминанием о зароке.
— Квай, я не могу даже найти слов, как рад тебя видеть! — признался Зил-Кристиан. — А меня вот держат в четырех стенах и даже не хотят рассказать, что произошло за время моей болезни и как я здесь очутился.
Краем глаза Квай Шух увидел, как потупились монахи в светлых рясах и вспомнили о своих делах. Что-то было не так. Что-то, кроме внешности, изменилось в самом Элиноре. Он как будто… как будто… Словом, он был похож на Вирта Ата, когда тот убил в поединке рыжего Сита. Пробитый насквозь, пригвожденный невидимым клинком к столбу собственной вины…
— Мне-е-е… доверили… — медленно протянул Квай, все с большей уверенностью чувствующий вину друга, — младших…
— Ты уже почти наставник? И я все пропустил, когда свалился с этой хворью…
Понизив голос, Квай Шух разочаровал друга:
— Это не так интересно, как ты думаешь.
— Как я думаю? — заулыбался Элинор. — Да ты садись, садись! Вот здесь меня лечат, видишь?
Возле постели Зила-Кристиана стояла странная кровать с серебристыми ножками, высокая, узкая и на колесиках. К ней были привешены непонятные приборы, и точно такие же стояли у обычной кровати в изголовье. Слева, встроенное в стену, переливалось фальшивыми красками обманное окно. На картине, которую оно собой представляло, вдалеке высились стены неизвестного монастыря, и башни его вонзались в пушистое белое облако. Одним словом, ничего, что можно было бы счесть правдой: ни облаков таких, ни цветастых изысканных строений, ни синего неба никогда не видели здесь, на вечно пасмурной планете.
— Ну и как я, по-твоему, думаю? — продолжал Зил, не обращая внимания на то, что и Агриппа перебрался поближе, сел за стол и, прислушиваясь к ним, сделал вид, точно читает. — Мне вот кажется, что должность наставника — это именно то, что тебе больше всего подходит. Ты всегда был жутким занудой, Квай!
Они засмеялись. Квай почесал макушку, а Элинор проследил за его рукой.
— Ты неудачно срастил запястье. Сустав твой тоже еще болит, и…
— Верно… А ты… — взгляд Квая метнулся за спину Зилу-Кристиану, где Агриппа спешно приложил палец к губам.
Но Элинор и сам замолчал. По его растерянному лицу было видно, что он пытается что-то вспомнить, и не может.
— О, Всевышний! — прошептал он, прижимая кулак к губам. — Подскажи, откуда мне это известно?!
«Но как все это странно, нелепо… — метнулось в голове у Квая. — Зачем я понадобился им, если Агриппа теперь и слова вставить не дает… Как странно»…
— Помнишь того мальца, который ходил за нами по пятам? — Кваю показалось, что эта тема будет и безобидной, и куда более интересной. — Веснушчатый и любопытный…
Кристиан Элинор пусто взглянул сквозь него, очнулся:
— А?
— Тот мальчишка, который просился с нами на вылазки…
— Оболтус… Помню, — в свинцовых глазах снова ожила улыбка, посветлело.
— Ну так вот, я у него наставник. Теперь он поубавил пыл и растерял свои веснушки, но совсем недавно спрашивал у меня о тебе… Я сказал, что ты нездоров… Нет, все, я не могу так больше! Прости, Зил, мне нужно… дела монастыря зовут… Простите, отец Агриппа.
Квай встал и попятился к выходу. Вранье поедает сердце и душу, и кажется, что ты валяешься в отбросах. Он так не мог. Их так не учили. Зачем все это представление?
— Квай! — Элинор поднялся и протянул к нему руку. — Ты заглядывай ко мне!
— Да, нам пора идти, — решил спасти положение Агриппа.
Он быстро шепнул что-то белорясным монахам и повел Квая Шуха к выходу. Квай успел заметить, что монахи о чем-то заговорили с Элинором, и все они улыбались.
— Отец, что с ним? Он не в себе? Что с ним произошло? — зашептал он, когда двери за ними наглухо задвинулись.
— Квай, послушай… О том, что видел здесь Кристиана, ты никому не должен говорить ни при каких обстоятельствах. Но это ты уже понял, как я вижу.
Квай кивнул.
— Кроме того, теперь он действительно Кристиан, это имя для него почти привычно. О Зиле Элиноре нужно позабыть. Шесть лет назад он попал во Внешний Круг… — Нетерпеливо отмахнувшись в ответ на изумленное восклицание молодого монаха, от которого все это скрывалось, Агриппа продолжал: — Там жестокий и страшный мир, Квай, и Кристиана едва не убили…
— Кто? — глухо спросил Квай, ощутив волну негодования, прилившую в грудь.
— Какой смысл называть тебе имена, если ты все равно их не знаешь. В любом случае эти люди уже наказаны или вот-вот будут отвечать за свои действия, это вселенский непреложный закон. Но меня беспокоит судьба моего мальчика, а не их. Кристиан был тяжело ранен. Мы вылечили его…
— Но почему он такой? Как он поверил в эту историю с болезнью? Он никогда в жизни не болел!
— Всевышний благоволил нам трижды. Сам Кристиан хотел бы забыть то ужасное время. Мозг его действительно потерял воспоминания о жизни во Внешнем Круге. И, наконец, для верности монахи-целители с помощью Господа нашего сумели полностью перекрыть у него возможность вспомнить. Эти шесть лет выпали из его сознания. Вместо воспоминаний о них мы внушили ему, что он пролежал в жестокой горячке, без чувств…
Квай в ужасе не верил своим ушам. Такого не могло произойти с Зилом! Но смерть рыжего Сита — случилась. Все, в том числе самое страшное, могло произойти, и произошло…
— Почему вы сразу не сказали?
— Необходима была твоя искренняя радость. Смог бы ты быть столь же открытым теперь, когда узнал все?
— Не знаю. Возможно. Я… не решусь его увидеть… в ближайшее время…
— Да, но иногда придется это делать. Нелегко это будет, однако прими как испытание, мой мальчик. Нам больше не на кого рассчитывать, ведь из его лучших друзей остался только ты.
— А зачем его скрывать теперь, когда те, кто хотел его убить, наказаны?
Они подошли к выходу в подземный коридор.
— Нет, не все. Пока не все. И они обязательно узнают, что он жив, если слухи о сегодняшней твоей встрече с Кристианом просочатся на поверхность. Доверься мне и прими то, что тебе не нужно знать всего. Кроме того, всей картины не знаю и я, потому не возьму на себя грех лжи по неведению.
— Хорошо. Но чем я помогу ему? Я готов…
— Пока ему нужно лишь общение с ровесником, с близким по духу. Выпустить его наверх нельзя.
— Зил… э… Кристиан сбежит. Вот увидите — сбежит! Я его знаю!