— Кром! — выругался киммериец и отбросил женщину от себя. Та развернулась с гибкой грациозностью и изяществом по другую сторону костра и по-волчьи оскалилась:
— Как так? — насмешливо спросила она. — Ты мужчина средь воинов, но не достаточно мужественен для женщины Туаты, рождённой от Цернуноса?
Конан яростно выругался на имя этого языческого отродья, а затем отступил от пламени костра.
— Если я не могу вкусить твоей любви, — тихо проговорила Морвен через пламя, дико сверкая своими очами, — то, по крайней мере, вкушу твою плоть!
Тут юноша развернулся и побежал. Смех Морвен звучал позади него.
Когда Конан сбегал вниз по склону и нёсся через пустошь в мерцании призрачного света Луны, кровь дико стучала в его висках. Суеверные предрассудки его племени заполняли разум кошмарными образами детей Цернуноса. И опасения не были беспочвенными.
Конан остановился и оглянул назад, заметив огромную чёрную фигуру, крадущуюся меж дольменов и скакнувшую вниз по склону холма. Затем киммериец повернулся и рванул к пустоши.
Киммериец знал, что, несмотря на всю свою скорость, инфернальная тварь догонит его задолго то того, как он доберётся от святилища до пустоши. На бегу, варвар высматривал подходящее место. И приметил небольшой холмик из известняка, и там его ноги наконец нашли опору на камне. Конан развернулся и увидел гигантского чёрного волка, такого огромного — размером с невысокую лошадь, стремглав несущегося по его пятам. Его челюсти были разинуты, а глаза пылали первобытной свирепостью. Тварь наскочила безмолвно.
Меч Конана сверкнул и холодно саданул наискось, отчаянно надеясь на силу и прочность железа. Массивная башка волка, крутясь, отлетела в кровавых брызгах. А сама огромная туша зверя врезалась в киммерийца, погребая его под своей тяжестью. И долго Конан лежал так, ибо всё его дыхание словно выбило из него. Потом отбросил тяжёлый обезглавленный остов с себя и, ругнувшись, встал, весь залитый кровью и едва веря в то, что всё ещё жив.
В призрачно мерцающем лунном свете Конан взглянул на отрубленную голову. На траве лежала голова Морвен, а её незрячие глаза уставились в ночные небеса. А у ног киммерийца валялось обезглавленное тело, теперь уже неотличимое от женского. Почти неотличимое, за исключением одного — вдоль позвоночника от затылка до нижней части спины сбегала густая полоса волос, как шкура волка.
Когда ярость отпустила Конана, взору его предстала ещё более ужасающее зрелище. Прекрасная голова Морвен завертелась на земле. Дрогнули и затрепетали её веки, а мёртвые глаза замерцали, сверкнув жутким пламенем.
— Ни один человек не может убить дитя Цернуноса при свете серебристой Луны, — изрекла отсечённая голова. — O Конан, останься со мной и стань моим любовником! Закружимся в бесконечных наслаждениях. Давай танцевать вместе с рогатыми в их потайных рощах.
И под призрачным светом Луны Конан вновь побежал прочь — подальше от ужасного холма с дольменами. И ехидно-навязчивый адский хохот Морвен преследовал варвара, вздымаясь в усыпанные звёздами небеса.
«Von Kalmbach»
Нестор
От автора:
«…представляется очевидным, что Говард подразумевал Замору Проклятую под именем настоящего Города Воров, где расположен Маул и фактически — Башня Слона. Упоминание Маула в синопсисе Говарда о Несторе указывает, что заморийский город, упоминаемый в данном синопсисе, это город Замора Проклятая. И это толкование я использовал в своем рассказе».
Глава 1. Тысячу монет за его голову
Мечи звенели в «Красном Кинжале», где крепко сложенный юноша сражался против четырех стражников Заморы. Лезвия мерцали в свете ламп, когда сражающиеся ругались и наносили удары, раздвигая толпу точно так же, как атакующая кобра.
Факелы, валяющиеся среди разбросанных стульев и перевернутых столов, окрашивали сцену в зловещие тона. Юноша был черноволосым, как заморийцы, но на этом сходство заканчивалось. Они были среднего роста, худые и жилистые, в то время как юноша был выше их на полголовы, широкогрудый и с мощными плечами. Их кожа была естественного для жителей Заморы темного цвета, он же был северянином, чья кожа стала коричневой под лучами палящего солнца.
Юноша сражался, как дикий кот, и плохо тренированные стражники начали отступать под его свирепыми атаками. Трое рухнули под градом его ударов, а последний повернулся и побежал жалобно воя сквозь толпу, истекая кровью из раны на руке. Юноша опустил тяжелый меч, зажатый в украшенном шрамами кулаке, и кровь медленно закапала с лезвия в опилки на полу таверны.