Имитируя потерю сознания, он, пока пиктский воин ощупывал его, размышлял, как незаметно ускользнуть от остальных врагов. Наконец, вырвав нож из-за пояса дикаря и выпустив ему кишки, он откатился в сторону, чтобы скрыться под пологом леса.
Так началась погоня.
Прищурив горящие, словно огонь вулкана, синие глаза, он осторожно всматривался в плотную завесу зарослей кустарников и колючек, которые стеной окружали поляну. Однако ничего не видел, и что ещё хуже — ничего не слышал.
Лишь только он выбрался на поляну, успокоенный отсутствием любых знаков опасности, соплеменники убитого хлынули яростной волной, продираясь через кустарники, словно дикая, неуправляемая сила.
Поляна оказалась ловушкой в ловушке.
Пикты знали, что враг придёт обыскать труп их жестоко умерщвлённого собрата. Поэтому так и лежали в засаде, выманивая убийцу выйти из тени, откуда ранее выскочила молниеносная, словно луч света, смерть, дабы их не постигла та же участь и судьба.
Если бы сама смерть смогла рассмеяться, то повисшая в ночном воздухе ощутимая напряжённость подавила бы этот смех.
Трое пиктов упорно надвигались на него из мрака и кустарника. Первый из них сжимал в одной руке опущенный вниз кинжал, а каменный топорик в другой явно нацеливался на рогатый шлем.
Готов ли он к стычке с пиктами?
Тут нога нападающего дикаря поскользнулась на пожухшей, гниющей листве и мокрой лесной почве. Наносимый им удар топориком пришёлся вскользь, высекая искры из шлема. А когда маленькое оружие отскочило, в лицо пикта врезался огромный кулак.
На землю осколками посыпались выбитые зубы. Дикарь с окровавленными губами попятился назад. В воздухе что-то мелькнуло, и глушенный пикт с ужасом увидал, как длинный кинжал, прочертил алую линию по его туловищу от брюха до ключицы. Он вздрогнул и рухнул на землю, судорожно извиваясь. Жизнь вытекала из него вместе с кровью.
Двое других пиктов, взглянув друг на друга, приблизились, наивно считая, что у них есть шансы. Но кинжал, только что поразивший их сотоварища, взлетев снизу, попал следующему воину чуть выше колена и провел разрез до незащищённого кольчугой туловища. Взвывший пикт сумел отбежать на десяток шагов, и тут его раненная нога предательски подломилась, как у забиваемой на зиму свиньи.
Последний уцелевший дикарь занёс вверх двуручный меч, блеснувший в сумерках, и начал опускать его для разящего удара. Однако противник ринулся навстречу удара, подставив под падающее лезвие окованную железом рукоять топора, остановив меч на середине пути. Голова, выраставшая на бычьей шее из могучих плеч, дернулась вперёд и расплющила нос дикаря с громким хрустом, подобным треску панциря раздавленного гигантского жука. Хлынувшая кровь окрасила красным цветом изорванную рубаху победителя.
Упавший пикт трясся как от холода. Это несколько смутило воина, хотя дикие дебри — не место, где проявляется милосердие. Здесь никакой пощады и быть не может. «Тем не менее, сам же он смог начать эту борьбу, находясь в таком же состоянии и условиях, как его противник — сейчас почти мертвец».
Такое сравнение казалось злой иронией. Воин склонился к поверженному врагу и вытер о его штаны из оленьей шкуры кинжал. Не теряя бдительности, он прикрутил руки стонущего пикта к ногам поясами убитых соплеменников, после чего оставил того лежать среди погибших.
— И почему я подарил тебе жизнь? Ладно, пусть ваши женщины узнают, что сегодня Конан из Киммерии был милосерден к врагам. Теперь, пикт, ты мой должник. Молись, чтоб я никогда не имел возможность вернуться и потребовать расчет! — сдвинув шлем к затылку, человек произнес речь на гортанном языке.
Покалеченный дикарь, кривя губы, медленно приоткрыл один глаз.
Конан оглянулся.
— Да, вот тебе моя благодарность за возвращение моего меча!
Ударив лезвием плашмя, Конан снова вверг пикта в беспамятство, вложил меч в ножны, и вскоре исчез среди деревьев. Только человеческие останки и единственный выживший указывали на его недавние здесь присутствие. Ему еще предстояло пройти много миль до реки, чтобы вернуться к цивилизации и перекусить.
Перед внезапно разыгравшимся воображением вдруг предстала стайка отпрысков помилованного им пикта, прославляющих имя киммерийца у костров своего племени.
Однако это могло бы произойти, если дикарю все-таки бы удалось развязать бараханский узел.