Он спас мою жизнь Валантиус, и не раз. Пусть идет своим путем, я умоляю тебя.
Валантиус обнял Пелану.
— Все должно быть так, как вы говорите, моя сестра. И вы должны рассказать мне все, что постигло вас, когда позволят время и обстоятельства. Конан, поклянись не разглашать то, что произошло здесь, в течение трех лун.
— Да, — прогрохотал Конан, — я клянусь. И в отличие от сынов Бори, я держу свое слово.
За пределами города Яралет Конан ехал на гнедом жеребце, облаченный в кофийскую кольчугу. Пелана сидела рядом на своей лошадке, чуть поодаль ее ожидала маленькая свита — ее сопровождали два всадника Валантиуса.
Пелана тихо проговорила:
— Конан, остерегайся таких людей, как мой брат. Есть неукротимая дикость в тебе, которая заставляет их чувствовать себя неуютно. Тех, кого они не могут контролировать, они боятся; а кого они боятся, они часто пытаются уничтожить.
Конан хмыкнул и кивнул.
— Куда ты сейчас отправишься?
Киммериец махнул рукой, как будто указывают на окружающие их обширные пространства.
— На восток в Туран или на запад к Коринфии. Я мог бы пересечь степи к морю Вилайет и посетить яркие базары Аграпура, но я также думал, а не присоединиться ли к Содружеству Вольных. Что ты?
— Хотя я хожу в украшенных драгоценностями шелках и мехах в позолоченных дворцах, у меня нет ничего. Я немного больше, чем разменная монета для моего брата, который хочет выдать меня замуж в стан врагов, чтобы я была его шпионом, скрепив союз, или и то и другое. Никаких других перспектив. Когда я очнулась и увидела, как ты сидишь у костра, я подумала, что потеряла все, и была почти рада… Я чувствовала себя свободной…
— В Киммерии, — сказал Конан, — ни одна женщина не выйдет замуж против ее воли, и горе тому человеку, что попытается сделать это.
Конан поднял руку в знак прощания, повернул коня и поехал на запад.
— Прощай, Конан из Киммерии, — с грустью произнесла Пелана. Потом она вернулась со своей свитой в Яралет.
Бен Мэлисоу
На королевской службе
Холодный ветер ударил в спину варвара, шедшего в темноте по склону горы.
— Кром! — пробурчал он, сквозь стиснутые зубы.
Безусловно, служба в королевской армии имела как преимущества, так и недостатки. Обычно киммериец носил длинные, ниже плеч, волосы, однако нынешнее положение требовало от него соблюдение правил, установленных бароном — командиром гарнизона. И одно из них — непременно коротко стриженые волосы. Кроме того, солдатам ранга Конана вменялось в обязанность нудная, неприятная работа на строительстве конюшни.
Варвар хмыкнул, представив на своем месте отпрыска благородных кровей или хотя бы дальнего родственника какого-нибудь герцога. Наверняка тот давно бы сбежал, прихватив с собой толстый кошель, набитый казенными деньгами. Киммериец, сам имевший богатый воровской опыт, нисколько в этом не сомневался.
Снова порыв ветра, дующего с вершин, разбился о мощную фигуру великана, словно хотел попытаться сбить его с тропы. Ветер разбился об исполинскую фигуру варвара как о скалу, но все же Конан зябко поежился. На его родине холода также были не редкость, однако эти края разительно отличались от Киммерии. Там земля не испытывала недостатка во влаге. Дома жизнь кипела ключом, и водилось много дичи, если только хищник знал, где искать.
Здесь, в каменистых степях западной части континента, с водой было туго. И главное, казалось, что тут холод проникает в каждое живое существо, через волосы, мех, и кожу, независимо от происхождения.
Конан запахнул плотнее меховую накидку, приблизившись к скале — последнего препятствия на пути.
Наверх он поднялся быстро, как барс, перемещая массу своего тела с одной ноги на другую, будто не испытывал никаких затруднений. Потом без замедления пересек открытый двор, распахнул двери башни, и стал взбираться по лестнице.
Он поднялся на третий этажа башни, где стоял часовой. Там его встретил знакомый нестройный хор солдат. Воины шумели, смеялись. Кто-то маялся животом. Волны миазмов пробивались даже на лестницу.
Чадящие факелы частично освещали казарму: разбросанную грязную одежду, и неопрятных людей, жующих практически на каждой койке нехитрую снедь. Воины постоянно голодали, о чем свидетельствовало урчание, исходящее из их утроб.
Глядя на привычную картину, варвар улыбнулся, чувствуя, как теплота разливается по его телу. Но тут он вспомнил о смуглой, гибкой зингарской девушке, которую оставил в гостинице, где проживал в течение прошлых двух недель. И где подавали еду не хуже, чем ту, что вкушал сам барон.
Конан поморщился. Определенно после всего этого, возвращение обратно не доставило большого удовольствия… Да еще, как на зло, проснулся внутренний голос, который принялся назойливо шептать, напоминая, что киммериец слишком давно не принимал участие в бою.
Когда варвар по коридору шел к своему жилищу, ему пришло на ум, что есть и более веская причина, почему он действительно не мог радоваться встрече с товарищами по оружию. Конан остановился и направился в другую сторону.
В другой части башни располагалось казначейство. В помещении находилось несколько бойцов, а в дальнем конце, за потрескавшимся деревянным столом сидел интендант. Его, заплывшие жиром поросячьи глазки внимательно глядели на вновь пребывшего. Глумливая ухмылка будто навек приклеилась к широкому, одутловатому лицу.
Конан медленно надвигался на самодовольного мужчину, сверля того недобрым взглядом.
Он терпеть не мог таких мягкотелых щеголей, но приходилось высказывать почтение казначею. Не поклонившись по уставу, киммериец рисковал получить особую отметку в журнале выплаты жалования, что не осталось бы незамеченным ни капитаном, ни кассиром.
Конан не забыл о привычке интенданта штрафовать по любому поводу, а также о длинном списке собственных долгов. Многие местные торговцы охотно отпускали северянину товары в кредит, но под грабительские проценты.
Казначей еле сдерживал ликование, когда открыв свою расчетную книгу перевернул ее к стоящему перед столом высокому, черноволосому варвару. Конан, усмехнувшись, обмакнул перо в чернила и расписался в соответствующем месте на пергаменте.
Все с тем же хитрым прищуром глаз, казначей почти ласково сказал:
— Поздно.
Конан выпрямился и посмотрел через голову интенданта туда, где в нише находились песочные часы. В тот самый миг последние песчинки упали на дно шара основания, тем самым исчерпав время отчетности.
— Нет, — ответил воин, снова наклонившись к казначею.
Толстяк одарил киммерийца презрительной улыбкой. Его пухлые губы брезгливо искривились, на щеках усилился румянец.
— Хм, — фыркнул он. — Как доверенное лицо, я поставлю капитана в известность. Он знает, что я никогда не ошибаюсь, — его крошечные глазки блестели от восторга, негодяй наслаждался своим превосходством. — С тебя вычтут за три дня.
Казначей ненавидел Конана, начиная со времени, когда киммериец поймал его, пожирающего дополнительный паек в общественной столовой — продовольствие, предназначенное для воинов, а не бумажных крыс. С тех пор толстяк терпеливо ждал подходящего момента, чтобы поквитаться.
— Не зли меня, червь, — молвил Конан тихо, но твердо, медленно опустив на пол свой дорожный мешок.
Интенданта от такой наглости чуть удар не хватил. И без того красное лицо стало совсем багровым. Как посмел неотесанный варвар бросить вызов его власти и полномочиям?
— За пять дней!! — завопил он, тряся тройным подбородком.
Скрипнув зубами, киммериец перегнулся через стол и взял казначея за грудки.
— Убери руки, варвар! — завизжал толстяк, изо всех сил стараясь освободиться от железной хватки. — Тебя посадят в острог!