Глава 10
Тележка Ариадны, заполненная маленькими брусками мыла, бутылочками с шампунем, рулонами туалетной бумаги, чистящими средствами и стопками постельного белья, стояла у стены. Ханс-Петер чуть не упал, споткнувшись о гору грязных простыней на полу, и раздраженно ругнулся. Конечно, еще рано и постояльцев почти нет, но все же следовало перед уходом отправить белье в стиральную машину. Решится ли он сделать замечание, когда она вернется? Как она примет это, учитывая ее нынешнее состояние? Ханс-Петер вдруг понял, что совсем не знает Ариадну, несмотря на много лет работы бок о бок.
Прежде, когда она брала с собой дочь, это частенько раздражало его. Девочка лежала на кушетке в каморке портье и чавкала конфетами, оставляя повсюду липкие следы. Даже на его книгах. Но он молчал, понимая, что найти няню нелегко. Однако Ариадна явно считала, что брать с собой на работу ребенка позволено по умолчанию, и это его злило. Могла бы, по крайней мере, спросить.
Иногда Ханс-Петер пытался поболтать с девочкой, чтобы как-то сблизиться. Он плохо разбирался в детях. Та обращала к нему слепые глаза, но не отвечала. Жесткие, спутанные волосы на подушке. Ее звали Криста. Сколько же ей сейчас лет? Почти подросток?
Все номера располагались этажом выше. В два ряда: курильщики с окнами во двор, некурящие – на улицу Дроттнинггатан. Их разделял длинный коридор без окон, теперь перекрашенный в нежно-абрикосовый цвет. На уровне пояса стену украшал бордюр с узором из античных амфор. Ариадна просияла, увидев этот рисунок, взгляд ее устремился в невидимую даль. Узор повторялся и на каждой двери, где оливково-зеленые цифры номера были вписаны в светло-серое изображение амфоры.
Ханс-Петер ногой затолкал грязные простыни под тележку уборщицы. Дверь пятого номера была приоткрыта, оттуда неслась бодрая танцевальная музыка. Ариадна часто включала радио во время уборки, а иногда и подпевала. У нее был сильный, звучный альт. Но сегодня, видимо, не такой день. Не до песен ей сегодня.
Ханс-Петер распахнул дверь и заглянул внутрь. В туалете был включен свет, а мокрые следы на полу свидетельствовали о том, что постоялец не задернул как следует занавеску принимая душ.
– Ульф, – позвал Ханс-Петер, хоть и видел, что комната пуста.
Ответа не последовало.
Он повернулся и пошел прочь по толстому яично-белому ковру, который сегодня еще не пылесосили, это было очевидно. Ханс-Петер в очередной раз пожалел, что они не выбрали другую расцветку. Но их с Ульфом одурачил продавец в торговом центре Маркарбю, заявив, что именно это покрытие как нельзя лучше подходит для публичных мест.
– Мусор совсем незаметен, он словно сливается с ворсом, но вместе с тем его легко собрать любым приличным пылесосом. И как отсвечивает, посмотрите! Эксклюзивный ковер, рай для ног, – по-моему, можно позволить себе, раз уж вы затеяли большой ремонт!
Ариадна нередко возмущалась, орудуя пылесосом:
– Смотри, все нитки. Идут к ковру как электрические! – имея в виду, что статическое электричество притягивало к ковру мусор. Ханс-Петер видел, как она ползает по ковру, словно огромный младенец, и руками собирает нитки и волоски.
Однажды постоялец из восьмого номера уронил на тогда еще совсем новый ковер бокал красного вина, и, несмотря на усердные попытки оттереть пятно солью и денатуратом, избавиться от него не удалось. Ханс-Петер отчетливо видел пятно и сейчас и внезапно почувствовал прилив усталости.
Он позвал снова, на этот раз громче:
– Уффе, да где ты пропадаешь?
В конце коридора с щелчком открылась дверь десятого номера для некурящих. Шеф выглянул в коридор, из одежды на нем было только полотенце, повязанное вокруг бедер. Мокрые волосы торчали в разные стороны. Ханс-Петер никогда не видел шефа одетым во что-либо, кроме костюма или аккуратного блейзера с брюками, и сейчас понял, что глазеет на Ульфа самым беззастенчивым образом.
– Просто принял душ, – непривычно язвительным тоном пояснил тот и жестом пригласил войти. – Мозг закипает на такой жаре. Входи.
Что-то было в нем новое, беззащитное, отчего настороженность Ханс-Петера усилилась. Безволосая грудь с выступающими ребрами выглядела жалко, руки висели плетьми, будто лишенные мускулов. Кожа на плечах казалась стянутой и желтоватой, как у узника лагеря.
– Ты как? – выдавил из себя Ханс-Петер.
Вместо ответа Ульф пощелкал языком.
Затем стал теребить полотенце.
Кроме номеров постояльцев и каморки портье, в гостинице не имелось помещений, где можно было скрыться от посторонних глаз. Даже в маленькой столовой на первом этаже, которая раньше была частью холла, окна выходили на оживленную улицу, чтобы постояльцы из сельской местности могли наслаждаться видом толп спешащих на работу столичных жителей. Ульф разместил там несколько столов, стульев и отдельный кухонный стол, на который выставляли завтрак. Очень простой завтрак, никаких излишеств, как в более изысканных отелях-конкурентах. Простокваша, хлопья, два сорта хлеба, домашний апельсиновый мармелад, колбаса, сыр плюс термосы с чаем и кофе. Престарелая матушка Ульфа взяла на себя обязанности по приготовлению завтрака. Ей было уже за восемьдесят, но она оставалась бодрой и деятельной. Она даже заменяла Ариадну, когда та болела.