Я отвечала на них так, как было отрепетировано. Почти ничего не добавляя от себя.
– Вы скучаете по Лондону? – вдруг спросил журналист по-английски.
– Нет, – ответила я автоматически, но, вспомнив о требованиях отца, расширила: – Я рада вернуться на родину и планирую связать свое будущее именно с Россией.
– Пожалуйста, говорите по-русски, – вмешался в наш диалог Владимир. Кажется, он не знал английского и сейчас заметно напрягся. – Господин Симонов, вынужден напомнить вам, что вы второй раз отступаете от регламента, и на этом наша встреча может закончиться.
– Простите, – журналист взмахнул рукой, словно отгонял назойливую муху. – Очень приятно беседовать с Микой, а я так давно не был в Лондоне, что не удержался. Так захотелось поговорить на языке великого Шекспира… А что вы думаете о покушениях на вас? – спросил он вдруг тоже по-английски, но с такой интонацией, словно цитировал как минимум сонет.
Я вздрогнула. Слова пробивались в мозг будто через толстый слой ваты.
Покушения? О чем это он?
Я бы спросила, но тут заметила отца. Он стоял в дверях, и лицо у него было мертвенно-белым.
– Вон! – проговорил он негромко, но отчетливо. – Откуда взялся этот проходимец? Это не тот журналист, которого мы ждали.
– Простите, – наш странный гость встал и поднял руки вверх, словно сдавался. – Алексей Ветров, независимый корреспондент, позвольте отрекомендоваться. Мой коллега Петр Симонов, который должен был взять интервью, внезапно заболел. Желудочные колики. Ну, с кем не бывает. Наверное, даже у миллиардеров бывают желудочные колики… Что, не бывает? Завидую.
Брови отца сошлись в линию, и я поняла, что он просто вне себя от ярости.
Владимир, очнувшись, схватил журналиста за плечо и потащил к выходу. Самозванец и не сопротивлялся, только в дверях оглянулся и посмотрел на меня как-то очень многозначительно.
– Алексей Ветров, – повторил зачем-то он. – Приношу вам, барышня, извинения за действия… Ой! – он дернулся от тычка сопровождающего. – А уж это классифицируется как…
– Уберите этого шута! Немедленно! – рявкнул отец, и Владимир, наконец, справившись с незваным гостем, вытолкнул его из комнаты.
А я осталась на месте, точно замороженная. Странный вопрос и последовавшая за ним отвратительная сцена абсолютно выбили меня из колеи.
– Мика, девочка моя, – отец подсел ко мне и мимоходом коснулся волос, словно погладил, – я очень огорчен, что тебе пришлось пережить такой неприятный момент. Видишь ли, этот ушлый бумагомаратель проник сюда обманом. К сожалению, чем выше положение, тем больше привлекаешь внимание всякой… шушеры, – явно смягчил он в последний момент характеристику.
Слышал ли отец вопрос про покушение? Понял ли? Не с этим ли связан его гнев? Спросить – страшно. Лучше уж потом. Вдруг та авария и вправду результат покушения, а отец не хочет меня расстраивать. Мозги ведь еще не пришли в норму. Вот и голова болит все время после выписки – настораживающий признак.
– Ничего страшного, – поспешила заверить я. – Он мне даже понравился… – и, глядя на напряженное лицо отца, поспешила перевести разговор на другое: – А скажи, Анна намекала, что я любила неформальную одежду. Я делала что-то плохое?
– Нет, что ты, – он покачал головой. – Это нормально, если молодежь носит рваные джинсы, делает пирсинг и татуировки и любит рок-концерты.
– Но у меня нет пирсинга и татуировок, – напомнила я.
– Вот видишь, какая ты молодец! – отец засмеялся. – Ну пойдем, тебе нужно отдохнуть после этого недоразумения.
Он явно избегал разговора о моем прошлом. Видимо, там все-таки было нечто неприятное.
В этот момент мне показалось, будто затылка коснулось ледяное дуновение ветра, между лопатками пробежала дрожь, а от медальона, спрятанного на груди, прошла горячая волна.
Что-то плохое. Что-то очень плохое было совсем рядом…
Красноярск, сентябрь, 1913 год
Проводив племянницу, Павел Силантьевич отправился прямиком в контору, где поверенный брата снова засел за бумаги, беспрестанно приставая с очередными вопросами. К обеду у Ваганова уже раскалывалась голова.
Как же это все неуместно, просто и не описать! Только недавно брата похоронили, а уже понаехали, вороны. Все теперь перекопают. Ну, дали бы ему хоть полгода времени, чтобы спокойно все в порядок привести. А теперь…
Оставив поверенного в конторе, он сел в пролетку и направился домой.
Семья уже отобедала, но жена велела накрыть для мужа поздний обед и сама села за стол напротив, подперев руками голову.