- Моя удача и моя сила были одно время бесподобными, — сказала она. — Я растранжирила и то и другое и сейчас могу только лечить. — Ее усмешка усилилась, а глаза загадочно заблестели. — Как продвигается твой труд? — спросила она с невинным любопытством ребенка. Но прежде чем я отважилась на внезапную перемену темы, она продолжила:
- Несмотря на то, сколько целителей и пациентов ты опросишь, ты никогда не будешь изучать этот путь. Настоящая целительница должна быть сначала медиумом и спиритом, а затем ведьмой.
Ослепительная улыбка расцвела на ее лице.
- Не расстраивайся излишне, когда в один из этих дней я сожгу твои исписанные блокноты, — сказала она небрежно. — Со всей этой чепухой ты тратишь зря свое время.
Я забеспокоилась. Мне не очень понравилась перспектива увидеть свой труд горящим в пламени.
- Ты знаешь, что действительно достойно интереса? — спросила она и тут же ответила на свой вопрос. — Результаты, которые идут дальше поверхностных аспектов лечения. Вещи, которые нельзя объяснить, но можно испытать. Здесь было достаточно людей, изучавших знахарство. Они верили, что наблюдая и записывая, можно понять то, чем занимаются медиумы, ведьмы и целители. Поскольку их невозможно разубедить, часто бывает легче оставить их в покое — пусть делают, что хотят.
- Но этого нельзя допустить в твоем случае, — продолжала она. — Я не могу позволить тебе впустую тратить время. Вместо того чтобы изучать знахарство, ты должна практиковать вызовы духа моего предка по ночам в патио этого дома. Не делай записей об этом, духи ценят время, затраченное на другое. Ты же видела, заключать сделку с духами — значит закапывать себя под землю.
Воспоминания о женщине, которую я видела в патио, ужасно разволновали меня. Мне захотелось бросить все мои поиски, забыть о планах Флоринды и бежать отсюда сломя голову.
Внезапно донья Мерседес рассмеялась, этот ясный взрыв смеха рассеял мои страхи.
- Музия, видела бы ты свое лицо, — сказала она. — Ты была почти в обмороке. Кроме всего прочего, ты еще и трусишка. — Несмотря на ее насмешливый тон, в ее улыбке чувствовалась симпатия и ласка. — Я не могу принуждать тебя. Поэтому я дам тебе что-то такое, что понравится тебе — нечто более ценное, чем твои исследовательские планы. Присмотрись к жизни некоторых людей, на которых я укажу тебе. Я сделаю так, что они будут рассказывать для тебя сказки. Сказки о судьбе. Сказки об удаче. Сказки о любви.
Она придвинула свое лицо поближе ко мне и мягким шепотом добавила:
- Сказки о силе и сказки о слабости. Это будет дар тебе, данный, чтобы умилостивить тебя. — Она взяла мою руку и вывела меня из комнаты. — Идем на нашу прогулку.
Наши шаги гулко отозвались эхом на тихой, пустынной улице с высокими бетонными тротуарами. Проходя мимо сонных домов, Мерседес Перальта заметила, что во времена, когда она была юной целительницей, ее дом — самый большой на улице — уединенно стоял на окраине.
- Но сейчас, — сказала она, очертив широким жестом руки полукруг, — кажется, я живу в центре города.
Мы свернули на центральную улицу и дошли до рыночной площади, там мы присели на скамью лицом к статуе Боливара на коне. По одну сторону площади высилось здание муниципалитета, на другой стороне стояла церковь с колокольней. Большую часть старых домов снесли, заменив их современными строениями. Однако там, где старина еще уцелела, с ее коваными чугунными решетками, с красной черепицей на крышах, серых от времени, с широкими карнизами, которые позволяли дождевой воде свободно стекать подальше от ярко окрашенных стен, — она придавала центру города заметный колониальный шарм.
- Этот город здорово изменился с тех пор, как на башне ратуши починили часы, — задумалась она.
Она объяснила, что давным-давно, как бы в отместку за приход прогресса, башенные часы вдруг остановились на двенадцатичасовой отметке. Местный фармацевт, увидев это, починил их, и словно по мановению волшебной палочки, улицы осветились фонарями, а на площади устроили фонтаны, чтобы газоны оставались зелеными круглый год. Раньше каждый знал, что было событие, повсеместно изменившее индустриальные центры.
Она на секунду остановилась, переводя дыхание, затем указала на застроенные лачугами холмы, окружавшие город.
- Вот так хижины переселенцев создавали города, — добавила она.
Мы встали и пошли в конец центральной улицы, туда, где начинались холмы. Лачуги, сделанные из гофрированных металлических листов, упаковочных ящиков и листов картона, едва держались на крутых склонах. Владельцы хибарок, выходящих поближе к городским улицам, нахально крали электричество от фонарных столбов. Изолированные провода были примитивно замаскированы цветными лентами. Мы свернули с улицы в переулок и наконец пошли узкой тропинкой, извилисто ведущей к одинокому холму, на который переселенцы еще не претендовали. В воздухе, все еще сыром от ночной росы, пахло диким розмарином. Мы взобрались на вершину холма к одиноко растущему дереву и там уселись на сырую землю, покрытую мелкими молодыми маргаритками.