VII
Октавио Канту закончил свой последний. сеанс лечения. Он взял свою шляпу и встал со стула. Я заметила, как сильно годы сдавили ему грудь и ослабили мышцы его рук. Вылинявший пиджак и брюки на нем были на несколько размеров больше. Карман на правой стороне резко выпирал от большой бутылки рома.
— Вот так всегда, когда она заканчивает мое лечение, сон куда-то прячется, — прошептал он мне, Продолжая смотреть своими ввалившимися бесцветными глазами на Мерседес Перальту. — Сегодня я заболтался с тобой. Никак не могу понять, почему ты так интересуешься мной.
Широкая улыбка разгладила его лицо, когда он поместил свою походную трость между большим пальцем и запястьем. Его рука замелькала взад и вперед с таким поразительным мастерством, что трость, казалось, подвесили в воздухе. Ни слова не говоря, он вышел из комнаты.
- Донья Мерседес, — тихо вскрикнула я, поворачиваясь к ней.
- Ты не спишь?
Мерседес Перальта кивнула.
- Я бодрствую. Я всегда бодрствую, даже когда сплю, — мягко сказала она. — Это способ, которым я пытаюсь сдерживать свои прыжки вперед себя.
Я сказала ей, что с тех пор как я начала беседовать с Октавио Канту, меня постоянно мучают изводящие вопросы. Мог ли Октавио Канту как-то уклониться и не вставать на место Виктора Джулио? И почему он в такой полной мере повторяет жизнь Виктора Джулио?
- Это неопровержимые вопросы, — ответила донья Мерседес.
- Но лучше пойдем на кухню и спросим об этом Канделярию. У нее побольше ума, чем у нас обеих вместе. Я слишком стара, чтобы быть умной, а ты слишком образована.
С сияющей улыбкой она взяла меня за руку, и мы пошли на кухню.
Канделярия, занятая тем, что скребла днища медных тарелок и горшков, не слышала и не видела нашего прихода. Когда донья Мерседес подтолкнула ее руку, она издала пронзительный и испуганный вопль.
Канделярия была высокой, с покатыми плечами и широкими бедрами. Я не могла определить ее возраст. Иногда она выглядела на тридцать, а иногда на пятьдесят. Ее загорелое лицо было покрыто крошечными веснушками, расположенными так равномерно, что они казались нарисованными. Она выкрасила свои темные вьющиеся волосы в морковно-красный цвет и надела платье из вызывающе разрисованного ситца.
- Как? Что тебе надо в моей кухне? — спросила она с притворным раздражением.
- Музия одержима мыслями об Октавио Канту, — объяснила донья Мерседес.
- Бог мой! — вскричала Канделярия. Когда она посмотрела на меня, ее лицо выражало искреннее потрясение. — Но почему о нем? — спросила она.
Озадаченная ее обвиняющим тоном, я повторила вопросы, которые только что задала донье Мерседес.
Канделярия засмеялась.
- А я уж было забеспокоилась, — сказала она донье Мерседес.
- Музии такие странные. Я вспомнила ту музию из Финляндии, которая пила стакан мочи после обеда для того, чтобы сбросить вес. А женщина, которая приехала из Норвегии ловить рыбу в Карибском море? Как я знаю, она так ничего и не поймала. Из-за нее перессорился весь экипаж судна. Тоже мне, взяли в море на свою голову.
Весело смеясь, обе женщины присели.
- Никто не знает, что у музий в голове, — продолжала Канделярия. — Они способны на все.
Она вновь захохотала, еще громче, чем прежде, а затем опять принялась скрести свои горшки.
- По-видимому, Канделярию очень мало заинтересовали твои вопросы, — сказала донья Мерседес. — Я лично думаю, что Октавио Канту не мог избежать становления на место Виктора Джулио. У него было очень мало силы; вот почему он был схвачен тем, что таинственнее всего, о чем ты можешь сказать; это что-то более таинственное, чем судьба. Ведьмы называют это тенью ведьмы.
- Октавио Канту был очень молод и крепок, — внезапно заговорила Канделярия, — но он слишком долго просидел в тени Виктора Джулио.
- О чем она говорит? — спросила я донью Мерседес.
- Когда люди угасают, особенно в момент их смерти, они связывают это таинственное нечто с другими людьми. Образуется непрерывная цепь, — объясняла донья Мерседес. — Вот почему дети похожи на своих родителей. И те, кто присматривает за старыми людьми, следуют по пятам за своими подопечными.
Канделярия заговорила снова:
- Октавио Канту слишком долго просидел в тени Виктора Джулио. И тень истощила его силы. Виктор Джулио был слаб, но, окрашенная им, его тень была очень сильной.