- Лучше не говори ей, будто я рассказала тебе, что у нее был сын.
Я подозрительно посмотрела на Канделярию. У нее было в привычке рассказывать мне необычайные истории о целителях, к примеру про то, как донья Мерседес была захвачена десантом нацистов во время Второй мировой войны и находилась в плену на подводной лодке. — Она лжет, — однажды сообщила мне по секрету донья Мерседес. — И даже говоря тебе правду, она так ее преувеличивает, что та становится ничем не лучше лжи.
Канделярия, совершенно не заботясь о моих подозрениях, вытирала лицо передником, который она обвязала вокруг шеи. Затем быстрым и резким движением она развернулась и выбежала из кухни.
- Следи за лепешками, — крикнула она из коридора. — Я сегодня ни с чем не могу справиться.
Несмотря на шум передвигаемой мебели, который в этот четверг был громче, чем обычно, так как Канделярия спешила, Мерседес Перальта проснулась только в полдень.
Она нерешительно остановилась у дверей комнаты и прищурила глаза от яркого света. Постояв секунду, опираясь о косяк двери, она рискнула выйти в коридор.
Я бросилась к ней и, взяв ее за руку, отвела на кухню. Ее глаза покраснели, она нахмурила брови и печально поджала рот. Меня заинтересовало, спит ли она ночами. Всегда могло оказаться, что Канделярия действительно говорит правду.
По-видимому, чем-то озабоченная, она критически осмотрела тарелку с лепешками и, не взяв ни одной, отломала два банана от грозди, висевшей на одном из стропил. Очистив их и насадив на щепку, она элегантно их съела.
- Канделярия хочет, чтобы ты повидала ее родителей, — сказала она, деликатно вытирая уголки рта. — Они живут на холме, недалеко от плотины.
Прежде чем я успела сказать, что буду от этого в восторге, в кухню ворвалась Канделярия.
- Ты полюбишь мою маму, — убедительно заявила она. — Она такая же маленькая и худая, как ты, и ест тоже целый день.
Я как-то не представляла себе, что у Канделярии есть мать. С восхитительными улыбками обе женщины внимательно слушали мои разъяснения о том, что я думаю об этом. Я уверяла их, что причисляю некоторых людей, так сказать, к «безматеринскому» типу, причем с этим никак не связан ни возраст, ни их взгляды, но какое-то неуловимое качество, которое я не могла вполне объяснить.
Больше всего Мерседес Перальта была восхищена пояснением того, что оно не может создать какого-либо чувства. Она задумчиво смаковала кофе, затем вопросительно посмотрела на меня.
- Может ты думаешь, что я родила сама себя? — спросила она. Донья закрыла глаза и сморщила рот, потом подвигала губами, как если бы сосала грудь. — Или ты веришь, что я вылупилась из яйца?
Она взглянула на Канделярию и серьезным тоном произнесла:
- Музия совершенно права. Она хотела сказать, что ведьмы очень мало привязаны к своим родителям и детям. Однако, они любят их со всей своей мощью, когда стоят лицом к лицу с ними, и никогда, если те повернулись к ним спиной.
Мне стало интересно, боится ли Канделярия того, что я вспомню об Элио. Она отошла за спину доньи Мерседес и делала мне отчаянные жесты хранить молчание.
Донья Мерседес, будто прочитав наши мысли, посмотрела сначала на меня, а потом на Канделярию. Вздохнув, она обхватила руками свою кружку и залпом выпила остатки кофе.
- Элио было всего несколько дней, когда его мать, моя сестра, умерла, — сказала она, посмотрев на меня. — Я была в восторге от него. Я любила его, как будто он был моим собственным ребенком. — Она слабо улыбнулась и после короткой паузы продолжила свой рассказ об Элио. Она сказала, что никто не мог бы назвать его красивым. У него был широкий чувственный рот, плоский нос с большими ноздрями и дикие курчавые волосы.
То что делало его неотразимым одинаково и в юные годы, и с возрастом, так это его огромные черные и блестящие глаза, которые сияли от счастья и полного благополучия.
Донья Мерседес долго рассказывала об эксцентричных наклонностях Элио. Хотя он и стал целителем подобно ей самой, он редко тратил время на мысли о лечении. Он был слишком занят встречами и проводами любви. В течение дня он беседовал с юными женщинами и девушками, которые приходили повидаться с ним. Вечером, с гитарой в руках, он пел серенады своим покорительницам. Еле живой, он возвращался домой только на рассвете. Правда, бывали случаи, когда ему не везло в его любовных затеях. Тогда он приходил рано и развлекал ее остроумным пересказом своих неудач и успехов.
Я с нездоровым любопытством ожидала рассказа о его трагической смерти. И почувствовала разочарование, когда она взглянула на Канделярию и прошептала: