«Богатым», — прошептал Гвидо Микони, защелкивая кожаный ремень чемодана. Он задумался, почему это слово больше не вызывает привычного волнения.
Он взглянул на Горэму, лежавшую в постели. Ему уже будет не хватать ее. Воспоминания перенесли его почти на десятилетие, к тому дню, когда он впервые увидел Горэму во внутреннем дворе своей дешевой гостиницы, где он разогревал на примусе спагетти. У нее были ввалившиеся глаза, и платье, которое она носила, было слишком велико для ее худого, маленького тела, ее можно было спутать с одним из тех подростков, которые всегда приходили сюда посмеяться над иностранцами, особенно над итальянскими строителями.
Но Горэма приходила сюда не для того, чтобы потешаться над итальянцами. Днем она работала в пансионе, а ночью за несколько монет делила постель с мужчинами. На досаду своим подругам она преданно привязалась к Гвидо и даже отказывалась спать с кем-либо еще, не соглашаясь ни за какие деньги. Однако, однаждыона исчезла. Никто не знал, где ее искать, никто не знал, куда она ушла.
Пять лет спустя он вновь увидел ее. По какому-то необъяснимому капризу, вместо того чтобы вывести команду к казармам на то место, где строили фабрику и фармакологическую лабораторию, он поехал на автобусе в город. Здесь на автобусной станции, как будто ожидая его, сидела Рорэма.
Прежде чем он полностью оправился от неожиданности, она позвала маленькую девочку, которая играла неподалеку.
- Это Канделярия, — заявила она, невинно улыбаясь. — Ей четыре года, и она твоя дочь.
Было какое-то безудержное ребячество в ее голосе, в ее выражении лица. Он не смог сдержать смеха. Слабая и тонкая, Рорэма выглядела скорее сестрой, а не матерью ребенка, стоявшего рядом с ней.
Канделярия молчаливо смотрела на него. Затаенное выражение ее темных глаз было выражением старого человека. Она была довольно высока для своего возраста. Ее лицо было так серьезно, что его нельзя было назвать детским. Но оно тут же стало симпатичной детской мордашкой, когда Канделярия вернулась к своей игре. Когда же она посмотрела на него опять, проказливый лучик блеснул в ее глазах.
- Идем домой, — сказала она, взяв его за руку и потянув за собой.
Не в состоянии сопротивляться твердому давлению ее крошечной ладони, он пошел с ней по главной улице на окраину города. Они остановились перед небольшим домом, окруженным рядами колосьев, по которым волнами перекатывался ветерок. Цементные блоки были неоштукатурены, а рифленые цинковые листы были закреплены на месте большими камнями.
- Наконец-то Канделярия привела тебя сюда, — заявила Рорэма, принимая у него из рук небольшой чемоданчик. — А я уже почти перестала верить, что она родилась ведьмой.
Она позвала его внутрь небольшой передней, которая переходила в широкую комнату, пустую, если не считать трех стульев, расставленных у стен. Ступенькой ниже находилась спальня, разделенная занавеской на две части. В одной из них под окном стояла двуспальная кровать, на которую Рорэма бросила его чемодан. На другом краю комнаты висел гамак, где, по-видимому, спала малышка.
Следуя за Рорэмой, он прошел по короткому коридору на кухню и сел у деревянного стола, который стоял посреди комнаты.
Гвидо Микони взял руки Рорэмы в свои и, как ребенку, начал объяснять, что в город его привела не Канделярия, а плотина, которую будут строить на холмах.
- Нет, это только на поверхности так. Ты пришел, потому что Канделярия привела тебя сюда, — пробормотала Рорэма. — И вот ты гостишь у нас. Не так ли? — Видя, что он молчит, она добавила: — Канделярия родилась ведьмой. — Круговым взмахом руки Рорэма указала на комнату, дом и двор. — Все это принадлежит ей. Ее крестная мать, знаменитая целительница, подарила ей все это. Она снизила голос и зашептала: — Ноне этого она хотела. Она хотела тебя.
- Меня! — повторил он, встряхнув озадаченно головой. Он никогда не лгал Рорэме о своей семье в Италии. — Я верю, что ее крестная мать — прекрасный целитель. Но родиться ведьмой! Это чистейший вздор. Ты же знаешь, что когда-нибудь я вернусь к семье, которую оставил.
Непривычная нервная улыбка пробежала по лицу Рорэмы, когда она достала кувшин и поставила на стол изогнутый бокал. Она наполнила его и протянула ему, добавив: — Микони, эта тамариндовая вода была околдована твоей дочерью Канделярией. Если ты выпьешь ее, ты навсегда останешься с нами.