- Думаю, что тебе будет выгодней переехать сюда и жить со мной, — предложила она. — Комнат в этом доме достаточно.
Я приняла ее приглашение, но сказала, что рассчитываю остаться здесь по крайней мере на полгода. Она была невозмутима. По ее словам, я могла оставаться у нее на годы.
- Я рада тебе, музия, — прибавила она мягко.
Я улыбнулась. Хотя я родилась и выросла в Венесуэле, всю жизнь меня называли музия. Это обычно пренебрежительный термин, но в зависимости от тона, с которым он произносится, его можно понимать как ласковое выражение, относящееся к любому, кто белокур и голубоглаз.
IV
Напуганная слабым шорохом юбки, прошелестевшей позади меня, я раскрыла свои глаза и уставилась на свечу, горящую на алтаре в полутьме комнаты. Пламя мигнуло и испустило тонкую черную нить дыма. На стене выступила тень женщины с палкой в руке. Тень, казалось, была окружена частоколом мужских и женских голов, которые с закрытыми глазами сидели рядом со мной на старых деревянных стульях, расставленных по кругу. Я едва смогла подавить нервное хихиканье, поняв, что это была Мерседес Перальта, которая вкладывала в рот каждого из нас большие самодельные сигары. Затем, сняв с алтаря свечу, она дала каждому прикурить от нее и, наконец, переставила свой стул в центр круга. Глубоким монотонным голосом она начала петь непонятные, часто повторяющиеся заклинания.
Сдержав приступ кашля, я попыталась синхронизировать мое курение с быстрыми затяжками людей вокруг меня. Сквозь проступившие слезы я следила за их серьезными, окаменевшими лицами, которые с каждой затяжкой становились все живее и живее, пока не начали казаться растворяющимися в сгустившемся дыме. Подобно бестелесному объекту, рука Мерседес Перальты материализовалась из этого парообразного тумана. Щелкнув пальцами, она несколько раз начертила в воздухе воображаемые линии, соединяющие четыре главные точки.
Подражая другим, я начала раскачивать свою голову вперед и назад в ритм со щелчками ее пальцев и ее ниэкоголосых заклинаний. Игнорируя растущую тошноту, я заставила себя держать глаза так, чтобы не фокусироваться на отдельных деталях того, что происходило вокруг меня. Это был первый раз, когда мне разрешили присутствовать на встрече спиритов Донья Мерседес служила медиумом и связным духов.
Ее собственное определение спиритов мало чем отличалось от объяснения Флоринды, за исключением того, что она признавала еще один независимый класс: медиумов. Она определяла медиумов как переводящих посредников, служащих каналом, с помощью которого духи выражают себя. Она пояснила, что медиумы независимы потому, что они не принадлежат ни одной из трех категорий. Но они могли быть всеми четырьмя категориями в одном.
- В комнате находится сила, которая мешает мне, — внезапно прервал заклинания доньи Мерседес мужской голос.
Тление сигар наполнило дымный мрак глазами обвиняемых, резко оборвалось групповое бормотанье.
- Я вижу ее, — сказала она, вскакивая со своего стула. Она переходила от человека к человеку, делая на мгновение паузу около каждого.
Я вскрикнула от боли, когда почувствовала нечто, резко уколовшее мне плечо.
- Иди за мной, — шепнула она мне на ухо. — Ты не в трансе.
Боясь, что я буду сопротивляться, она твердо взяла меня за руку и отвела к портьере, которая служила дверью.
- Но ты сама просила меня прийти, — сказала я ей прежде, чем она вытолкнула меня из комнаты. — Я никому не помешаю, если тихо посижу в углу.
- Ты помешаешь духам, — прошептала она и бесшумно задернула занавес.
Я пошла на кухню в заднюю часть дома, где обычно работала по ночам, диктуя на магнитофон и компануя свои понемногу растущие полевые заметки. Рой насекомых гроздью облепил единственную лампочку, висящую под потолком. Ее слабый свет освещал деревянный стол, стоявший посреди комнаты, левый угол был в тени, и там спал блохастый и шелудивый пес. Одна сторона прямоугольной кухни выходила во двор. Напротив других трех стен, черных от копоти, на необожженых кирпичах у угольной ямы стояли керосиновая лампа и круглая металлическая бадья, наполненная водой.
Я вышла в освещенный луной двор. Цементная плита, где подруга доньи Мерседес, Канделярия, раскладывала каждый день на солнце выстиранное белье, блестела, словно серебряная лужа воды. Одежда, развешанная на веревках, на фоне темной оштукатуренной стены, окружающей двор, казалась белыми пятнами во тьме. Очертания луны, фруктовых деревьев, растений смешались с дрожащими пятнами, образованными темной массой колибри и насекомых. Все утопало в пронзительном свисте сверчков.