При каждом ее визите Итан прятал лицо, бормотал: «Простите, ваше величество» — и умолкал, и вместо него говорила мать, рассыпаясь в бесконечных благодарностях. А Мире так и не хватило чуткости, чтобы как-нибудь сгладить эту пропасть между ними. Она появлялась в ореоле дворцового блеска, с лазурным эскортом при искровых шпагах. Она звалась «вашим величеством», сверкала драгоценностями, благоухала парфюмом. И вечно говорила о том, чем может помочь. Лекари, снадобья, деньги, хорошая служба в будущем… Довольно обманывать себя: это ведь не было заботой. Утверждение своего величия — вот что это было. Я, мол, добрая владычица, беспокоюсь о каждом подданном… А еще — утешение собственной совести. Когда хотела пить ордж, не видя упрека в ваших глазах, я услала вас со двора и несколько месяцев не вспоминала. Но я — не бездушная мразь, как вы могли подумать! Видите, теперь, когда вам плохо, я так щедра на помощь! Даже вот Священный Предмет принесла…
Мира потеребила корсет, который как-то особенно сильно сдавил грудь. Спросила уже без надежды:
— Сударь, что вы решили?
— Ваше величество, простите… — выдавил Итан. — Я не стою таких хлопот… Не нужно, ваше величество…
Не нужно больше приходить, — вот что он имел в виду.
— Всего вам доброго, — сказала Мира и ушла, задыхаясь от стыда и скорби.
В карете она предпочла бы остаться одна, но Нави-то приехал с нею вместе, куда его теперь денешь? Он сидел в кабине напротив Миры, а рядом — капитан Шаттэрхенд, верный защитник императрицы. Капитан понимал, что Минерва никак не настроена на беседы, а вот Нави бестактно нарушил молчание:
— Ваше величество, кайр-казначей говорил, что сын его друга тяжело ранен. Если он согласится, я мог бы попытаться…
— Зачем? — бросила Мира.
— Чтобы вылечить… Я не медик, но с помощью скальпеля могу сделать больше, чем ваши лекари. Быть может, мне удастся…
— Я имею в виду — зачем вам его лечить? Сорок Два для вас никто, чужой человек. Хотите выслужиться передо мною? Право, не стоит! Уже попытались — ничего хорошего не вышло!
Нави покраснел, словно юная девица.
— Как — зачем?.. Он же страдает…
— Итан тоже страдает. Много вы сделали для него?!
— Я пытался! Но должен был предупредить, нельзя иначе.
— Вот именно, пытались…
Нави раскрыл рот, но капитан оборвал его:
— Довольно! Не докучайте владычице.
И юноша уткнулся в окно, а Мира с горечью и злобой смотрела на него, думая: как можно быть настолько черствым? Навязывать беседу, когда мне так плохо! Из-за вас, между прочим: могли солгать про эти ваши проценты… Ладно, не только из-за вас, я и сама виновата. Забыла Итана, пока упивалась властью, потому теперь моя помощь выглядит столь лицемерно… Но вы тоже хороши! Обещали лечить, а не языком болтать!..
Как вдруг Минерва поняла: не ей одной плохо. Нави горюет ничуть не меньше, его личико серо от печали. Смягчившись, она спросила:
— Вы расстроены тем, что не сдержали обещания? Полноте, сударь. Вы оказали мне огромную услугу с Перчаткой Могущества, я этого не забыла.
— Я расстроен потому, что хотел помочь. Если б вылечил Итана — это было бы чистое, однозначное добро. Без дурных последствий, без побочных эффектов. Добро — и точка. Знали бы вы, как редко такое удается…
Искренняя горечь его слов обезоружила Минерву.
— Сударь, вы очень помогли мне, научив говорить с Перчаткой. Разве это не добро?
Он рассмеялся так, будто Мира сказала кощунственную глупость.
— Я дал могучий инструмент девушке, о которой почти ничего не знаю. Это не добро, а беспечность и безрассудство, и слабая надежда, что вы натворите не слишком много бед.
Мира поджала губы.
— Я тоже не знаю вас и не потерплю подобных выпадов. Желали о чем-то спросить — извольте поскорее. Хочу рассчитаться с вами.
— Нужно задать несколько вопросов, а не один… Раз вы не в духе, то начну с главного: расскажите о последних достижениях науки.
— Неужели вы их не знаете? — удивилась Мира. — Все знают: волна, пересылка векселей…
— Нет, нет, я же не об этом! Хочу узнать про то, что еще не внедрено. Какие исследования ведут ваши ученые?
Янмэй Милосердная писала: «Идеально работает тот орган, которого мы не замечаем. Если мы ощущаем сердце в своей груди, значит, пора обратиться к лекарю. Если министерство требует личного вмешательства владыки, неплохо бы заменить министра».
Министерства финансов, путей, торговли и двора работали сносно, но все же требовали контроля со стороны ее величества. Лишь один из высших чиновников порадовал бы Янмэй: Айзек Флевин, министр науки. Еще зимой Мира дважды встретилась с ним лично и пришла к выводу, что он идеально подходит для своей должности. Министр Флевин не разочаровал владычицу. Ни разу за полгода он не просил у нее ни помощи, ни решения, ни прибавки к финансированию. Министерство науки работало незаметно, как печень здорового человека. Его следами, доступными для наблюдения, являлись отчеты. Раз в неделю, по субботам, на стол Минервы ложился циркуляр с кратким изложением последних достижений науки. Сведения были сухи, полны и точны. Не встречалось ни жалоб, ни похвальбы. Министр Флевин хотел от владычицы одного: чтобы она была в курсе дел — и не мешала работать.