— Ты очень хороша, — говорил Пауль. — Одна положишь целую роту.
Нельзя было понять, приятно ли ей. Кажется, смуглые щеки Чары становились чуть краснее.
— Покажи, как ты это делаешь, — сказал Пауль, указав на шавана. Одного из тех, кого Кнут изгонял из орды.
— Он — наш, — возразила Чара.
— Он провинился.
— Кнут накажет. Убивать своих я не стану.
— Ты хотела убить Морана.
— Только его.
Пауль медлил, давая Чаре ощутить, как ее собственная жизнь качается на весах. Смотрел ей в лицо, ища признаков страха. Чара не бледнела и не отводила взгляд. Ее мужество возбуждало Пауля.
Кнут, Муха и Чара имели также одну общую роль: тренировать ханидов. И во время привалов, и прямо на ходу они обучали избранных владеть Перстами. Муха был самым веселым из наставников, шаваны буквально обожали его. Кнут требовал жесткого послушания и пугал расправой. Чара вела себя так, будто ей плевать на учеников. Однако лучшею наставницей была именно она. Где Муха говорил сотню слов, там Чара обходилась десятью — но эти слова попадали в самую суть. Чара умела сказать именно то, что заставляло ученика выстрелить как надо. Если у кого-то что-то не получалось — она не наказывала; если делал большие успехи — не хвалила. Но однажды она вывела ханида из строя и подвела к Паулю:
— Этот не годится. Он не стрелок.
— Почему?
Чара потерла кончиками пальцев — будто в пальцах стрелка должно быть нечто такое, чего нет у этого парня.
— Уверена?
Она щелкнула себя по горлу — шаванский жест: мол, крайнее слово сказано.
— Сдай Перст Вильгельма, — приказал Пауль ученику.
Тот побелел:
— Но как?.. Я же достоин, я избран!.. Гной-ганта, отдай меня другому наставнику, я научусь!
— Перст Вильгельма, — повторил Пауль.
Внутри шавана что-то щелкнуло — и он кинулся бежать. Несколько ханидов прицелились ему в спину, однако Пауль запретил стрелять. Поднявшись в стременах, он закричал так, чтобы слышали на много ярдов вокруг:
— Кто убегает, тот недостоин! Шаваны, поймайте его и заберите Перст!
— Он будет защищаться, — предупредила Чара. — Хоть и плох, но с близка попадет.
— Так и хочу.
Дюжина шаванов выхватилась из ближайшего отряда, ринулась наперерез беглецу. Он открыл огонь. Как и сказала Чара, он бил мимо, снова мимо, снова. Но когда ловцы приблизились, стал попадать в цель. Кто-то вспыхнул заживо, другого прожгло насквозь, третьему выгрызло дыру в боку. Несколько испугались и ринулись наутек. Но четверо не струсили — добежали-таки до ханида и изрубили в куски. Один подхватил отсеченную руку с Перстом и с нею подскочил к Паулю:
— Я достоин! Прими меня, Гной-ганта!
Тот поцеловал шавана в губы. Затем подозвал тех, кто не завладел Перстом, но и не испугался огня.
— Вы — хорошие бойцы. Назовите ваши имена.
Только у Аланис не имелось роли. Раньше она была пленницей, потом — кем-то вроде советника, теперь — никем. Конечно, Пауль не дал ей Перст. Но и советов больше не просил, и охрану не приставил. Аланис просто ехала с ним рядом, в круге избранных. На нее смотрели с завистью и вожделением. Она понимала: шаваны хотят не ее тело, а место — возле владыки вечности. Ничем не заслуженное, не добытое в бою, данное за так. Ей хотелось кричать:
— Да очнитесь вы! Он не Гной-ганта или Дух Червя, или что-нибудь еще! Он просто слуга одного лорда-интригана. Он говорит с Предметами — и все, ничего больше!
Аланис говорила это зеркальцу… и не видела веры в лице отраженья.
Ей выделили личный шатер. Пауль, Кнут и Муха спали под открытым небом, как в песках Надежды, но для Аланис устроили особое жилище. В шатре стелили ковер под ноги и густую овчину для сна, ставили вино и яства, приносили воду и кадку для омовения. Пища была вкусной, вода — чистой, вино — хмельным. Две девушки прислуживали Аланис, обе — из знатных семей. Они помогали герцогине умыться, раздеться, расчесаться; накрывали стол, уносили посуду; заботились о здоровье и самочувствии; разминали плечи и стопы. Аланис слишком изголодалась по достойной жизни и не смогла заставить себя отказаться от привилегий. Но и не перестала задаваться вопросом: какого черта? В пустыне я все делала сама, и Пауля это не волновало. Что переменилось?
Она спросила Пауля — осторожно, полунамеком. Получила в ответ:
— Так мне захотелось.
Спросила Кнута и Муху — услышала:
— Не спорь. Как приказано, так и делай.
Спросила Чару — та сказала:
— А в чем беда? Тебя там скучно? Хочешь, приду на ночь?