— Все заделал, милорд. Теперь станет теплее.
— Нексия здесь не при чем. Я злюсь только на Кукловода!
— Что вы сказали?..
Эрвин отогнал Тревогу и повернулся к кайру:
— Благодарю, я действительно замерз. Позволяю снять Орудие с позиции. Когда разведете огонь, дайте Орудию согреться. А Виолетте скажите — черт с нею, пусть варит чай.
Отец и Рихард имели некогда такое увлечение: рассказывать маленькому Эрвину о жутких расправах, которым Ориджины подвергли предателей. Отец вещал из любви к суровой справедливости, а Рихард — для наслаждения эффектом. Эрвина коробило от жестокости, брат принимал это за страх.
Надо сказать, лорд Эрвин София слушал наставников невнимательно, о чем теперь жалел. С великою охотой он подверг бы графа Бенедикта Флеминга дюжине-другой пыток и паре-тройке изощренных смертных казней. А вот поди ж ты — все позабывал…
Отряд Флеминга был невелик: святая дюжина кайров, аббат и сам граф. Видимо, он положился на слово Эрвина — либо спрятал пару сотен воинов за соседней горой. Эрвин и сам приготовил сюрприз: он позволил графу увидеть и сосчитать иксов, но надежно укрыл кайров Коменданта и Мердока, и Орудие. Если переговоры сорвутся, у Эрвина будут в запасе Перст Вильгельма и две роты, о которых противник не знает.
Флеминг оставил воинов на улице и вошел в трактир с одним только спутником — аббатом. В зале «Чертовой дыры» сидел герцог Ориджин, укрыв ноги пледом. По углам стояли наготове кайры, леди Виолетта накрывала стол. Едва Флеминг шагнул вглубь трактира, дверь за его спиною с треском распахнулась, и в зал ворвался снежный ветер.
— Подоприте ее граблями.
— Что?..
— Папенька, дверь не запирается. Граблями подоприте, а то холодно!
Таковы были первые слова, сказанные на судьбоносной встрече.
Справившись с дверью, граф и аббат прошли в зал. Герцог молча наблюдал за ними, Виолетта предложила сесть. Трон с овчиной занимал Эрвин, оставались кресло-качалка, два табурета и скамья. Граф уступил аббату кресло-качалку; святой отец сел и так откинулся назад, что оказался лицом к потолку. Для себя Флеминг выбрал табурет, и Виолетта закричала:
— Нет, этот сломан! Возьмите другой!
Он пересел, дочь предложила чаю с ханти. Граф отказался, но Виолетта все равно подала:
— Выпейте, папенька, согрейтесь. Это я сварила.
Граф глянул исподлобья:
— Ты хорошо освоилась в этой…
— Дыре!
— Что?..
— Трактир зовется «Чертова дыра». Ну, мы так называем. Потому, что все поломано.
— Я имел в виду другое…
Граф жестом велел дочери молчать и повернулся к Эрвину:
— Итак. Где Агния и Молли?
Без лишних слов Эрвин подал ему два листа. Письмо Агнии состояло из одних извинений. Она — чудовищно глупая женщина: купилась на вражеский обман и не заслуживает прощения. Она поймет, если муж отречется от нее. Граф прочел это с видимым одобрением. Молли, наоборот, пыталась сгладить: все почти хорошо, кайры добры и к ней, и к мужу, Беломорье цело и невредимо, нужно только, чтобы папенька договорился с Ориджином… Флеминг нахмурился, сложил оба листа и спрятал в карман. Поднял глаза на Эрвина:
— Чего вы хотите, милорд?
Герцог не удержался:
— А как по-вашему, тьма сожри? Имеете догадки?
— Быть может… — граф помедлил, будто всерьез задумался над вопросом.
— Я хочу, чтобы вы разок, исключительно для разнообразия, соблюли вассальную клятву. Испытайте новые ощущения: каково это — послужить своему сюзерену!
Флеминг нахмурил густые брови:
— Вы просите меня сражаться за вас?
От подобной наглости Эрвин поперхнулся.
— Да, именно прошу! Бью челом и умоляю: подготовьте три красивых женских гроба. Они могут пригодиться в самом скором времени.
Флеминг окаменел лицом, будто лишь теперь осознал, что к чему. Правда, Виолетта смазала впечатление:
— Папенька, не бойтесь, никто меня не убьет. Еще чаю хотите?..
Граф пропустил мимо ушей. Повернулся к аббату, тот кивнул в знак молчаливой поддержки. Флеминг сказал:
— Милорд, этого не может произойти. Я не предам избранника богов и не перейду на вашу сторону. Просите что угодно, но не это.
— Я не прошу. У меня в заложниках ваша семья. Вы понимаете, кто такой заложник?
Почесав бороду, Флеминг изрек:
— Милорд, моя вера слаба. Вы — враг Избранного. В вашем лице боги послали мне испытание. Смогу ли я положить дочерей на алтарь истинной веры? Принесу ли их в жертву ради служения богам? Будь я крепок духом, не задумался бы ни на миг. Послал бы батальоны уничтожить вас и проложить дорогу Избранному… Я слаб, милорд, лишь потому говорю с вами. Но не настолько слаб, чтобы предать святого человека!