С двух сторон солдаты бросились к ним. Обри выхватил клинки, а Эрвин прыгнул через перила, на крышу погреба. Тяжело ухнуло под ногами, скрипнула кровля. Второй прыжок — вниз, на землю перед входом. Болезнь сделала его неловким, Эрвин упал грузно, аж присел, целый вдох силился вернуть равновесие. Но стражники у входа действовали еще медленней: Персты отвлекали их внимание. Герцог шагнул к ним и рубанул. Один захрипел, оседая. Другой взмахнул алебардой — Эрвин пропустил над головой и уколол снизу вверх, прямо в гортань. Дал трупу упасть, переступил. Дверь в подвал. Где ключ?.. Нет ключа, простой засов, и тот не задвинут. Пнул дверь, шагнул вниз, на ступени. Полумрак, какое-то движение, лязг железа. Еще стражники! Уклонился, сделал выпад — в темень, на звук.
— Ой, мамочка…
Выдернул, крутанулся на месте, повинуясь инстинкту, отклонился назад.
— Г-га! — крякнул стражник, нанося кинжальный удар.
Он вложил слишком много силы, инерция увлекла его далеко. Эрвин отшатнулся, пропустил мимо, пнул под зад. Второй солдат полетел прямо на раненого первого.
— Двоих сразу. Хочешь?
Глас Зимы очень хотел. Молнией нанес удар, пронзил два тела насквозь. Отскочил, уколол снова. Взлетел, метнув на пол бисер сладких кровавых капель.
— Тьма, мы с тобой хороши!
Я всех убью ради сестры! Вот — идеальная формулировка!
Эрвин шагнул во мрак и закрыл за собой дверь подвала. Тяжелые доски отсекли звуки боя. Он перевел дух, откашлялся снял с крюка тусклый фонарь и двинулся вниз по ступеням. Лестница оказалась короткой, вторая дверь открылась без труда. Подвал дохнул в лицо плесенью и влагой. Светлячок фонаря не доставал до дальних стен, Эрвин еще не видел сестру, но уже знал, что она здесь. Должна быть здесь, как же иначе!
— Здравствуй, милая. Я пришел.
— Эрвин, — сказал тьма.
Повторила:
— Эрвин. Эрвин!
Голос дрожал.
Он двинулся на звук — фонарь в одной руке, меч в другой. Огонек раздвигал темноту. Ящики, бочки, мешки, груда золы… Блеснуло. Стальные линии — решетка, две влажных точки — глаза.
— Сестричка моя…
— Эрвин!..
Она проявилась из тьмы, точно призрак. Худая, белая, грязная, заросшая. Но глаза… Вся сила жизни, все чувство — в двух омутах глаз.
— Ты жива, — выдохнул Эрвин и бросился в ее объятья.
Она прижала его сквозь решетку, стала судорожно гладить волосы, шею, лицо.
— Ты пришел… Мой Эрвин… Ты здесь…
— Ты жива, сестрица, — шептал он.
Речь не о дыхании или биении сердца. Он говорил о глазах. Душа Ионы выжила — Эрвин видел это сквозь зрачки. Он выронил меч, чтобы прижать к себе сестру. Прутья все еще разделяли их, но какая разница? Вот же она — коснись, обними, смотри в глаза!
— Я пахну псиной, — смеясь и плача сказала Иона. — Я теперь собачка, гав-гав.
— А я пахну кровью и простудой. Твой брат болен, как всегда. Вообще-то, я спас тебя затем, чтоб ты ухаживала за мною в постели.
Они шутили, чтобы успокоиться. Но ирония не справлялась, обоих переполняло чувство. Иона плакала, Эрвин обнимал ее, боясь отпустить. Глас Зимы стонал, брошенный и забытый.
— Выпусти меня, хорошо?.. Я тут немножко засиделась, самую малость…
Он растерялся: чтобы отпереть замок, нужно разжать объятия.
— Ключ у охранников, ты взял его, да?..
— Ой. Я мигом… Нет, через минуту…
Запустил руку в ее волосы. Грязные, жесткие, похожие на шерсть дворняги.
— Тебе не мыли голову?..
— Боюсь, это меньшая из моих бед.
— Хочешь, я прикончу их всех? Только что придумал: всех убью ради сестры. Раньше были другие варианты.
— Хочу вместе!
Он оттолкнул ее с силой, иначе было не разомкнуть объятий. А нужно сходить за проклятым ключом. Впился взглядом в ее глаза. Почти невозможно оторваться, но надо же как-нибудь.
— Вернусь через минуту. Через вдох. Я мигом!
Эрвин обернулся и…
В трех шагах от него стоял человек. Перст Вильгельма мерцал, наведенный Эрвину в живот.
Колпак — 2
Ноябрь 1775 г. от Сошествия
Майн, герцогство Ориджин
— Вы двое, — сказал Адриан, — моя самая близкая родня.
Гости за чайным столом озадаченно переглянулись. По факту-то владыка прав: ближе супруги и дяди у него никого нет.
— Вррроде, да, — обронил шут и тряхнул колпаком с бубенцами.
— Тем более досадно, что изо всего двора именно с вами у меня возникли трения.
Они стали протестовать.
— О чем ты, владыка! Колпак и корона дружны!
— Любимый супруг, твои речи ранят мое сердце. Мы же с тобой живем душа в душу!