— На тебя никто не злится, дядя Вит. Все тебя очень любят!
Граф сказал тише, доверительней:
— Я скажу больше, лучики мои. Нам так и нужно, чтобы Лед злился на Пауля. Когда дядя Рихард начнет править всем Ориджином, он станет довольно силен. Но стоит ему хотя бы подумать о бунте — я натравлю на него Пауля. А стоит шаванам взбунтоваться — я натравлю на них Льда. Помните поговорку? Разделяй и властвуй…
От слов графа Джоакин ощутил облегчение. Он возразил, но скорее для формы:
— Милорд, там же люди, а мы — воины добра! Нельзя обижать простых людей…
— Наивный мой сир Джоакин, — сказал Шейланд более снисходительно, чем говорил с детьми. — Мы в Ориджине, я не видел тут ни простых, ни невинных.
— Но это же зверство…
— Напомню: я — твоя совесть, солдат. События в Лиде отвечают моим планам. Больше ничего тебе не нужно знать.
Пожалуй, это было лучшим утешением из возможных. Граф принял на себя всю ответственность — и Джоакин сбросил бремя с плеч. На душе осталась только слабая печаль.
— Так точно, милорд.
В эту минуту к ним подошел граф Флеминг. Пригладив бороду, отвесил Шейланду поклон.
— Избранный, ваша речь лишний раз явила вашу святость. Прошу, выслушайте: я должен принести покаяние.
Стрела — 12
Конец ноября 1775 г. от Сошествия
Герцогство Ориджин
— Что за дерьмо… — начал Мартин Шейланд, когда в блеклом свете фонаря рассмотрел лицо герцога. — Ориджин?
Эрвин застыл, окаменел на месте. Он не боялся ни Перста, ни смерти, ни чего-либо в целой вселенской спирали, поскольку рука сестры касалась его плеча. Однако умом ясно понимал, что обречен. Мартин — опытный стрелок, ему хватит секунды, чтобы испепелить двух Ориджинов. И нет ни единой причины, чтобы этого не сделать.
— Эрвин София Джессика рода Агаты, герцог Первой Зимы, — отчеканил он, широко расправляя плечи в нелепой попытке закрыть Иону собой.
— Герцог Эрвин! — повторил Мартин. — Герцог, сука, Ориджин!
С Мартином что-то происходило. Сложно понять в тусклом мерцании Перста, но его лицо менялось. Губы расползались и дрожали, глаза лезли из орбит, кадык прыгал вниз и вверх.
— Эрвин Ориджин! Непобедимый герцог Первой Зимы! Я поймал тебя, ну!
Теперь стало ясно: Мартин хохотал от восторга, задыхался, переполненный счастьем.
— Я тебя поймал! Ты сломал все планы Вита, дважды обманул Рихарда, ранил Пауля. Они все — все они, сука, — боятся тебя! А я пришел — и поймал!
Это было безграничное торжество. Триумф человека, не знавшего ни единой победы. Богатство имперской казны, попавшее к нищему.
— Ты — мой трофей, ну! Я победил, я окончил войну, я поймал тебя. Я!..
Он опьянел, — подумал Эрвин и осторожно потянулся к кинжалу.
В тот же миг Мартин сделал шаг назад. Кадык перестал дрожать, лицо затвердело, глаза страшно сверкнули:
— Э, нет, даже не думай! Кинжал — на пол!
Эрвин вынул его из ножен.
— На пол, говорю!
Эрвин примерился: метнуть? Взгляд Шейланда не оставлял сомнений: он успеет выстрелить. Сталь звякнула о камень. Ради сестры я сдохну на глазах у сестры.
— Ты очень опасный зверь, — сказал Мартин. — Но я — хороший охотник, свой трофей не упущу. На колени.
Эрвин не шелохнулся.
— Ударю ей плетью в живот, выверну кишки. Будет подыхать часа три, не меньше. На колени, гад!
Герцог Ориджин коснулся коленями пола.
— Руки за голову, ну!
Ладони легли на затылок.
— Собака, эй, собачка-а!
— Гав, гав! — покорно откликнулась Иона.
— Что ты сделаешь, чтоб я его не убил?
Она завыла, как волк на луну.
— Руку будешь лизать?
Сестра высунула язык.
— Ошейник наденешь?
Она задрала подбородок, подставив белую шею.
— Кость погрызешь?
— Ты не даешь костей, — Иона заскулила, с пугающей точностью подражая голодному псу. — Хозяин не любит свою собаку…
— Ты была плохой собакой, слышишь? Вообще-то, я пришел тебя пристрелить.
Она заскулила вновь, крутанула бедрами, будто пытаясь вильнуть хвостом.
Эрвин только подумал о мече, как Шейланд пнул его в бок и опрокинул на пол.
— Я тебя насквозь вижу! Молчи, не шевелись. С собакой говорю.
— Гав! Гав! Гав! — покорно, подобострастно залаяла Иона.
— Будешь снова плохой собакой?
— Э! Э! Э!.. — она завертела головой, завиляла хвостом.
— Хочешь, чтобы пожалел?
— Гав! Гав!
— Лижи руку. Хорошо лижи, тогда пожалею.
Иона высунула язык во всю длину. Мартин протянул ей левую руку, целясь правой в Эрвина.