А вот и замок. Сжимается сердце. Ненавистный замок, обожаемый замок, предмет горечи и гордости, обиды и восторга. Здесь все: великий каменный отец, семнадцать правил, сон под крики часовых, посвящения в кайры, слуги смывают кровь с мостовой. Здесь мать — глухая, особым способом закрытая, сбежавшая в облака. Здесь сестра — ранимая, как лепесток розы, единственная, живая. Здесь: стыд, бесконечный, днем и ночью, без продыху, за любой поступок. И здесь же — гордость: первая, нежданная, потому дикая. Я вернулся живым из Запределья. Я воин, я герцог. Я — Север!
К этому замку Эрвин чувствует то же, что булатный клинок — к кузнечному молоту и огненному горну. Замок — мучитель и создатель в одном лице. В данный момент он гибнет.
Центральный корпус врага — шаванский — добрался до южного моста. Они не спешат идти на штурм, а методично, с минимальными потерями расстреливают замок. Мечут огненные стрелы в бойницы галерей, в окна жилых башен. Вспышка. Вспышка. Озерная башня, комната с трофеями. Вспышка. Южная башня, офицерский салон. Вспышка. Вспышка. Моя спальня. Будуар сестры. Вспышка…
Три башни горят. Не дымятся, а полыхают, словно свечи. Горят стропила, доски, драпировка на стенах. Горят гардины, гобелены, портреты предков, мои книги, сестринские куклы. На крышах вспыхивают катапульты, склады бочонков со смолой. Башни плещут огнем во двор, сеют по ветру куски пылающей материи. Войско отца — все, что осталось, — осыпает огненный снег.
Эрвин замирает, как статуя, и смотрит, не отводя глаз. Остальные беглецы — обозные слуги Шейланда — тоже стоят вокруг него. Они расслабились: добежали до долины, спрятались за шеренгу медведей — кажется, спаслись. А тут-то хорошо: Избранный побеждает, Первая Зима горит. Разинули рты, смотрят…
— Чего встали, к Избранному идем, — шепчет Эрвин вдове Шер.
Он взял ее с собой в качестве голоса, поскольку свой окончательно утратил. А также как маскировку: двое на одном коне — кто они, если не беглецы?
— Милорд, — шепчет вдова, — я вам соболезную.
Ее лицо пылает, а голос дрожит. Она тоже не сводит глаз с пожара. Перекрывая горечь гневом, Эрвин шипит:
— Чего встали! Быстрей к Избранному! Он нас спасет!
Вдова кричит его слова, а Эрвин пускает коня вскачь. Толпа приходит в движение и движется бегом через лабиринт, прямо к орде, рыщущей у замка.
Эрвин находит глазами своих. Вот Хайдер Лид верхом на осле, переодетый в погонщика. А вот сестра на одном коне с кайром Обри. Лицо Ионы в саже, из глаз бегут слезы, оставляя темные дорожки на щеках.
Толпа беглецов пересекает лабиринт. На пути встречаются солдаты: раненые бредут в тыл, вестовые мечутся между подразделений. Беглецы всем кричат:
— Нас атакуют сзади! Там Персты Вильгельма!
Кто-то пугается, кто-то не понимает, кто-то спешит доложить графу. Толпа бежит. Все ближе горящий замок и орда.
Похоже, лабиринт сделан в виде спирали. Они проходят виток за витком, пока не оказываются в последнем. Еще ряд ледяных глыб — и озеро, дым надо льдом, шаваны на берегу. А под ногами — трупы. Здесь был рубеж обороны, но перстоносцы взломали его, и кайры не успели отступить. Люди и лошади лежат вперемешку. Снежное поле засеяно покойниками. На нем вырастут мертвые деревья с черепами вместо плодов.
Эрвин способен выдержать это: как никак, имеется опыт. А вот сестра… С болью и страхом он смотрит на Иону. Она ведет коня между мертвыми телами и глядит вниз, не поднимая головы, и дрожит. Сестра задыхается от плача. Обри пытается утешить ее: что-то говорит на ухо, держит за плечо. Иона слишком ранима. Иона может вынести боль — но только свою собственную. Боль других — ее погибель.
Толпа беглецов выходит из лабиринта на берег озера. Их заметили, навстречу скачут шаваны. Слуги кричат:
— Где Избранный?! На нас напали!
Эрвин видит, что сестра остановилась между тел. Спешилась, нагнулась к трупу. Видимо, кто-то знакомый… Эрвин хочет крикнуть: «Сестра, ну что же ты?! Надо выиграть битву! До завтра сдохнет куча людей, и я в их числе. Ты сможешь плакать хоть месяц напролет, но не сейчас, сожри тебя тьма!»
Он не издает ни звука и прячет голову за плечо вдовы Шер, поскольку впереди, в какой-то сотне ярдов возникает граф Виттор Шейланд. Первая Зима уже не огрызается: молчат камнеметы, не стреляют лучники. Гарнизон тратит силы на то, чтобы сдержать пожар. Знатные шаваны покидают передовую линию и подъезжают к графу. Он хвалит их, они скалят зубы. Потом все вместе замечают обозных слуг.