Она оставила вместо себя Лейлу Тальмир, велела подать коней и через десять минут уже мчалась в монастырь. Она сходила с ума от волнения. Свирепела: какого черта капитан возился так долго? Еще вчера нужно было начать лечение! А что, если время уже упущено?
Капитан же в дороге завел странный рассказ. Дескать, под гротом Косули есть огромная пещера, большую часть которой занимает подземное озеро. Натаниэлю, бедняге, не повезло: он упал не в воду, а на берег. Пока солдаты возились с ним — кумекали, как поднять, — капитан проплыл на лодке по этому озеру. Дивным оно оказалось: вода не обычная, а липкая, как сироп, и светится в глубине. Этакое зеленоватое мерцание идет из самых недр…
Мира взбеленилась:
— Вы должны были спасти Натаниэля, а не рассматривать озера!
— Виноват, ваше величество. Мы не видели причин для спешки: когда спустились, он не дышал. Думали: труп.
— Вы же сказали, дышит!
— Теперь — да. Но вчера я лично свое ухо ему к груди прикладывал. И клинок подносили к губам, и пульс искали — ничего. А потом, когда стали поднимать, он раз и кашлянул. Мы снова послушали — дышит! Тогда уж заторопились.
Мира едва сдержала брань. Эти дубовые лбы не заметили дыхания! Из-за них Нави может умереть! Хотя нет, из-за меня тоже.
Она влетела в монастырь, пришпоренная чувством вины. Лодка с Нави стояла в часовне, монашки молились за его спасение. Выглядел он именно так плохо, как и описал капитан. Однако Нави дышал, а большая рана на затылке почти не кровоточила. Это давало шансы.
Мира сняла с него Перчатку, вынесла лодку во двор. Примостилась у ног юноши, размяла пальцы, расставила лучи. Нави был чертовски прав: очень сложно вести судно по воздуху. Удержать баланс, не дать перевернуться, скомпенсировать ветер, толкнуть в нужную сторону… Да, это нелегко. Но просто отнять вес у предмета — секундное дело. Когда Нави начал падать, мог бросить одно слово и превратиться в пушинку. Отчего же он этого не сделал?..
К счастью, ветер был слаб, а воздух — прозрачен. Мира хорошо видела точки, куда упирались лучи, и твердо держала лодку в небе. Широко расставив четыре пальца, она обеспечила баланс, а пятым оттолкнулась от вершины Агаты и поплыла в направлении замка.
Она опустила лодку у входа в донжон. Замковый двор гудел, словно искровый тягач. Все носились по делам: разбирали завалы, выносили обломки, чинили камнеметы, закладывали бреши в стенах, варили похлебку, штопали одежду. Даже летающая лодка не смогла отвлечь их от работы. Увидели, крикнули «славу Янмэй» — и снова в дела. В иное время Мира порадовалась бы уединению, но не сейчас.
— Господа, мне срочно нужна помощь!
К ней подбежали дежурные кайры:
— Слушаем, ваше величество.
— Со мной тяжело раненый. Нужно немедленно в лазарет.
Они замешкались с ответом. Мира проследила их взгляды… Холодная тьма! Лазарет занимал каменные палаты в основании донжона — туда поместились далеко не все. Во дворе поставили шатры, но и их не хватало. Десятки раненых лежали под открытым небом, на шкурах, расстеленных вдоль стены… Мира размяла руку в Перчатке:
— Я требую принять его вне очереди. Это мой друг и наш спаситель!
Кайр поглядел на Натаниэля и качнул головой:
— Ваше величество, простите, но лекарь тут не поможет.
— Я и не прошу лекаря. Доставьте к леди Ионе.
— Я доложу ей, — отчеканил кайр и исчез.
Мира бережно сняла с раненого Эфес и перевесила себе на пояс. Лишь теперь появилось время на это… Вернулся кайр, подозвал греев. Нави уложили на носилки, понесли. Мира поспешила следом.
В лазарете царил кровавый кошмар. От смрада нельзя было дышать, стоны и крики раздирали душу. Повсюду люди истекали кровью, тряслись в лихорадке, выли от ожогов. Раненые лежали и на койках, и между, и в альковах, и на скамьях. Несчастные медсестры падали с ног, лекари аж почернели от усталости. Оперировали сразу на четырех столах, у одного из них собралась небольшая толпа. Там работала девушка, а двое мужчин помогали ей. Туда и отнесли Натаниэля.
— Семь минут выживет?.. — спросила Иона, не глядя. — Если нет, сразу уберите, я не справлюсь быстрее.
Она зашивала рану на животе — страшный рубленый разрез от нижних ребер до паха. Пальцами в светящихся наперстках сводила края раны, удерживала несколько вдохов, нашептывала слова. Плоть как будто слипалась воедино, и девичьи пальцы переступали на дюйм, оставляя за собой уже не рану, а рубец.