Бывали и такие села, где ничего не ожидали. Жили себе как прежде, делали свое. Орда мчала быстро, кое-где опережая новости. В таких местах люди даже не пугались, ведь давно уже не было войны с шаванами. Встречали их, как ни в чем не бывало… Словно те хутора в пустыне Надежды.
Главное ядро орды — Гной-ганта и ханида вир канна — немного отставало от передовых отрядов. Аланис ехала по землям еще не полностью уничтоженным, но уже затопленным гнилою рекой. Час за часом, день за днем она наблюдала, во что превращается Альмера. Когда-то в поезде она шла из вагона в вагон, не находя ничего, кроме трупов. То был всего лишь один поезд. И трупы чужих людей.
Ни зеркальце, ни рубины на длинных пальцах, ни воспоминания — ничто уже не помогало. Ее душа неумолимо прекращала существовать. Разрывалась на части, сгорала по кусочку… Она должна была действовать. Любою ценой.
Пауль не всегда был возле нее — иногда выезжал в авангард или смещался на фланг. Но каждый день по нескольку часов он ехал рядом с Аланис. Задача казалась простой: поцеловать его.
Она попробовала в первый же час после Юлианина моста. Приблизила коня, посмотрела Паулю в глаза и… Приступ сильнейшей тошноты подкатил к горлу. Легче было бы поцеловать скелет, вырытый из могилы. Видимо, Аланис побелела, раз Пауль спросил:
— Что с тобой? Отравилась, что ли?
— Нездоровится… Лихорадка… Дай воды.
Она гордилась тем, как быстро придумала выход. Во фляге Пауля присутствует его слюна, достаточно просто хлебнуть…
— Муха, сюда, — подозвал Пауль. — Угости даму водой.
Тем днем и следующим Аланис следила за ним: как он ест, откуда пьет? Нельзя ли украсть его ложку, допить его вино? Как ни противно, но хотя бы сгрызть его объедки?..
Пауль был очень внимателен на сей счет. Флягу хранил при себе и никогда не расставался с нею. Сам ополаскивал винную чашу, из которой пил. Ложку омывал водой и насухо вытирал. Объедки бросал собакам, а если псов рядом не было — зарывал в землю.
Аланис напросилась к нему на ужин. Он не был ей рад: возможно, злился за бунт в Славном Дозоре. Насколько смогла, она приняла жалобный, заискивающий вид. Пролепетала кротко:
— Гной-ганта, ну прости меня… У женщин бывают такие дни…
— Жрать хочешь? — Уточнил Пауль.
— Угу.
— Подадут в твой шатер.
— Я хочу с тобой… Хочу, чтобы простил.
— Ладно.
Она села, как кошка, впритирку к нему. От близости с этим существом все внутри сжалось. Пауль дал ей миску и чистой ложкой насыпал каши. Свою ложку взял в другую руку, чтобы была подальше от Аланис.
Она запихивала в себя еду, сочиняя способ… Как бы случайно перепутала миски, сунула ложку в чужую, но Пауль тут же отодвинул ее. Сказала игриво:
— Меня бы порадовало вино…
Потянулась к его чаше — он подал ей другую, а свою отнял. Она больше не посягала на его пищу, боясь быть разоблаченной. Нет, так не выйдет. Нужен поцелуй. И… почему бы не сейчас?
Пауль вроде бы простил ее и снизошел до разговора. Велел больше не шалить, обещал сломать оставшиеся пальцы. Звучало даже ласково… Она спросила: хорошо ли одета сегодня? Он похвалил. Она задела рукой его колено. Тем временем заходило солнце, розовели поля, небо наливалось ультрамарином. Если поцелуй с Паулем хоть когда-нибудь может выглядеть естественно — то именно сейчас.
Она посмотрела на его губы… И поняла: только один обмен жидкостями возможен между ними — ее рвотные массы обольют его с ног до головы.
Час за часом и день за днем Аланис видела растоптанные, разграбленные села. Они гвоздями вколачивались в душу, оставляя все меньше живого. Все острее, жарче, злобней она ненавидела себя. Что вам стоит, герцогиня: взять и поцеловать одного человека! Вы — хуже тряпки, ни на что не пригодны!.. С каждым мертвецом на дороге, с каждым опустошенным полем, с каждою обугленной избой росла ее решимость. Рано или поздно Аланис пересилила бы себя, смяла в латной рукавице все свое женское, сделала бы что нужно…
Но не только решимость набирала сил. Презрение и отвращение к Паулю крепчали с каждою милей. Мертвые тела, горелые дома, поруганные женщины — все это служило ему пищей. Миля за милей, деревня за деревней, Пауль добрел, веселел, наполнялся теплом. Грабеж и убийства можно принять, даже насилие — с трудом, но все же… Но эту сытость стервятника не стерпишь никак. Аланис смотрела на Пауля — и видела трупных червей, которых когда-то сажали ей на лицо. Не врут шаваны: он, Гной-ганта, состоит из личинок и опарышей. Поцелуй, да?..