– Парле вуфрансе! – рявкнул мальчишка. – Темнота заборная! Пуркуа па?
Тут уже Илья не выдержал. Он подошел к пацану и сурово заглянул ему в глаза.
– Ты есть кто? – спросил он, буравя мальчишку взглядом. – Почему ругаешься?
– А чего вы хватаетесь! – захныкал малец. – Что я вам такого сделал?
– Пока еще ничего, – сказал Муромец, – но чую, вырастешь – пакостей натворишь… Так что я могу тебя авансом, не хуже батьки выпороть! А ну отвечай, как зовут?!
– Васька Никитин! Афанасия Никитина сын!
– Это того самого землепроходимца? Он и здесь успел отметиться! Ну, силен! – удивился Попович и опустил паренька на землю. – Значит, Васька. Ну а где, Васька, твой отец?
– А вон в кустах сидит! Чей-то не то съел в трактире. Ему вместо куры скормили лягушку вареную! Вот он и парится – считай второй час кряхтит!
Яромир бегло осмотрелся. Действительно, невдалеке от дороги виднелся заросший кустами овражек. Оттуда поднимался беловатый пар.
– Ну хорошо, Васька! – смягчился Илья. – Ты, стало быть, земляк. Ну а остальные по-франкмасонски говорят, да? По-русски никто не понимает?
– Никто! – авторитетно заявил мальчишка. – Мы здесь уже вторую неделю паримся, ждем поезда до Парижа. Папку послом назначили, а поезда все нет. Я уже несколько слов по-франкски выучил… Богатыри переглянулись.
– И расспросить-то, выходит, некого. – Илья почесал голову. – Оно, конечно, можно и напролом, но страна культурная, как бы чего не вышло. Короче, нужен язык!
– Так ить… – заикнулся Яромир и тут же замолчал.
Богатыри дружно уставились на него.
– Чего «ить»?– хищно поинтересовался Муромец. – Ты уж договаривай!
– Ну я насчет языка. Мне в свое время Балда показывал, где какая шишка на голове растет. Он в этих делах знаток. Есть шишка мудрости, есть шишка здоровья, а есть шишка языка. Так вот если по этой шишке как следует двинуть, то все языки будешь понимать и на них разговаривать!
Богатыри с минуту переваривали сказанное, затем дружно бросились обнимать Яромира.
– Так что ж ты молчал, голова садовая, давно бы двинул!
– А раньше вроде не надо было, – смутился Яромир.
– А вот теперь – как раз! – восторженно закричал Илья, которого возможность свободно изъясняться на всех языках несказанно обрадовала. – Давай начинай с меня!
– Только ты, Илья, меня уж не обессудь, – предупредил Яромир. – Бить буду крепко. Шишка эта – самая дубовая.
– Бей, все равно кость. Не жалко!
Илья наклонил голову. Яромир с деловым видом осмотрел голову Муромца и вздохнул:
– Что-то у тебя голова какая-то странная!
Муромец невероятно смутился, воровато забегал глазами и в отчаянии махнул рукой:
– Эх, была не была! Только никому не говорите, братцы, особенно Блудославу. А то смеяться будет, собачий хвост! Всему стрелецкому войску расскажет, что-де у Ильи Муромца кафешантан на голове! – С этими словами он стащил парик.
Богатыри ахнули. Такой сверкающей лысины Яромир не видел никогда. Было в ней что-то величественное. В смуглой полированной коже, как в зеркале, отражался весь мир. Мальчишка ахнул и порскнул к отцу, в кусты. А Яромиру новая прическа Ильи неожиданно понравилась.
– А что, – сказал он, – здорово. Может, и мне так постричься?
– Ты уж бей поскорей, да и дело с концом, – простонал Муромец.
Яромир не спеша принялся ощупывать шишки.
– Шишка смелости очень большая, – пробормотал он. – Это ты, видать, о скалу двинулся. А вот и шишка языка. Ну держись!
Илья сладко зажмурился, и Яромир со всего маха саданул его по голове.
Бом-м! Словно бы дрогнул вечевой колокол. Народ, стоящий в отдалении, заволновался, принялся оглядываться. Илья стоял, по-прежнему зажмурив глаза, только теперь улыбка на его лице сменилась безграничным удивлением. Наконец он распрямился, поднял на Яромира разом помудревшие глаза.
– Их вайе нихт вас золль эс бедойтен! – произнес он, стыдливо теребя край рубашки и уже по-русски добавил: – Печалью душа смущена!
– Класс! – восхитился Добрыня. – Ну а по-франкмасонски сбацай что-нибудь!
Илья сморщил лицо в жалостливой гримасе, протянул вперед руку и проскулил:
– Месье! Же нэ манж па сие жур!
Эта гримаса, а главное, слова, сказанные с необычайным выражением и экспрессией, донеслись до толпы. Оттуда тотчас выскочила какая-то бабуля и засеменила к богатырям.
– Чего это она? – испугался Илья, сразу переходя на русский. Яромир только пожал плечами. Между тем бабуля шустро подбежала к Илье и залопотала по-франкски.
– Уи, мадам, – скорбно пролепетал Илья. «Мадам» сунула руку в корзинку, вытащила оттуда каравай хлеба и протянула Илье. Муромец прослезился, затем церемонно поклонился, что-то тихо сказал ей и галантно поцеловал ручку.
– Оревуар! – проворковала бабка и засеменила обратно к толпе.
Но этим дело не кончилось. От той же толпы отделился здоровенный мужичина. Он держал в руках кольцо колбасы. Через минуту кто-то принес фрукты. Муромец бесперестанно кланялся, смахивал слезы умиления и говорил вежливые слова. Наконец поток даров иссяк, и богатыри вернулись к.прерванной процедуре.
– Задушевный народ, – вздохнул Илья. – У нас давно бы оглоблей отоварили…
– Так то у нас, – сказал Добрыня. – У нас и земля потверже, и небо покрепче, а главное – жуликов больше. На том стоим! Ладно, Яромирка, не тормози, теперь моя очередь.
Через минуту Добрыня резко поумнел и принялся наперебой шпарить на всех языках. Еле уняли. С Поповичем было легче всего – он и так знал много языков: украинский, калмыцкий и пиджн инглиш. Алеша только крякнул, когда получил дополнительный запас знаний. Он пару минут, как пропеллер, вертелся вокруг собственной оси, очевидно, приводя в порядок словарный запас. Зато с самим Яромиром возникли проблемы. Бить самого себя, вслепую, он не решился. Можно было промахнуться. Тогда он нащупал нужную шишку, помазал ее глиной, чтобы уж наверняка, и поручил ударить Илье. Муромец саданул от души. За пару секунд Яромир вспомнил всю свою жизнь, начиная с раннего детства, потом вспомнил и то, чего никогда с ним не случалось, – наверное, проснулась дремавшая до этого память предков. И только после этого он осознал себя лежащим на травке.
– Пуркуа па? – простонал он, оглядывая друзей мутным взглядом. – Вас ист лос?
– Лос самомучос! – пошутил Илья. – Вставай давай, не фиг разлеживаться, сейчас поезд подойдет.
Услышав такие родные интонации, Яромир легко вскочил на ноги:
– Ну у тебя и рука!
– А ты думал, – усмехнулся Илья. – Рука что надо! Но и ты ловок притворяться. Даже на травку улегся, мол, дайте отдохнуть… хотя, может, я переборщил немного, – добавил он. – Раньше я таким ударом крепостные стены разбивал, а тут все-таки голова. Я бы и полегче двинул, да хотелось, чтобы уж наверняка!
Между тем откуда-то издалека донесся тяжелый гул, на горизонте вспыхнуло белое облачко, и что-то огромное, пыхтя и отдуваясь, поползло по равнине. Толпа возле домишек возбужденно засуетилась. Мимо друзей промчался Васька Никитин. За ним, пыхтя и отдуваясь, спешил бородатый дородный мужик, с виду – зажиточный купчина. От купчины все еще валил тепловатый пар. Яромир вдохнул сложную смесь летучих углеводородов и закашлялся:
– Нам бы тоже поторопиться надо!
Друзья поднажали и вскоре оказались в первых рядах. Яромир в первый раз увидел поезд и был сильно разочарован. В его воображении поезд представлялся чем-то сверкающим, чистеньким, удобным и, главное, быстрым. На поверку оказалось, что это двадцать довольно тесных кибиток, соединенных вместе и еле ползущих по раздолбанной дороге. Тащил кибитки старый, измученный дракон, черный от постоянного загара и худой, как заморенная кляча. Дракон нервно облизывал ребристые бока и втягивал голову в плечи, когда возница щелкал кнутом.