6.
Дормидонт, Великий князь Лодимерский, лежал на лавке, скрестив на груди пухлые ручки и задрав кверху пшеничную бороду. Короткое пламя свечи бросало на Дормидонта дрожащий трагический свет. На полу лежала здоровенная книжища в кожаном переплете. Толстые страницы дыбились и распирали книжку изнутри, словно населяющие ее герои хотели вырваться на свободу. В тереме было тихо, только издалека, с верхнего яруса доносились неразборчивое девичье бормотание и чей-то восторженный бас: «Это чей такой животик? А ножка чья? А это что у нас такое, черненькое…»
За дверью послышались вкрадчивые, подхалимские шаги, и через минуту в горницу заглянула завитая голова с круглыми глупыми глазами и по-лакейски загнутыми вверх усиками. Голова сладостно улыбнулась и паточным голосом произнесла:
– А не желает ли ваше величество отведать рахат-лукумчика? А шакир-чурекчиков не хочет ли откушать? Есть бухалово из Бухарин – по-ихнему шербет!
С минуту голова вслушивалась и вглядывалась в полутьму. Обычно в ответ раздавалось: «Давай, Ульрих, тащи, да побольше!» Реже: «Уйди, сволочь, не видишь, мы с царицей заняты!» И совсем уж редко звучало загадочное: «Ты есть хто? Тварь дрожащая или право имеющий? Альзо шпрах Заратуштра!»
Каждый раз, услышав такое, лакей Ульрих на цыпочках уходил к себе в каморку, съедал от волнения весь рахат-лукум и предавался размышлениям о свойствах человеческой души.
Но сейчас ответа не последовало. Ульрих сделал шаг вперед и ахнул. Вот он, царь-надежа! Лежит, аки младенец, ручки на груди, головка задрана, и бороденка так жалобно торчит! Ульрих облился холодным потом и попятился. Захлопнул дверь, привалился к ней спиной и только тогда взвыл с паскудным надрывом, перемежая всхлипывания жеванием рахат-лукума:
– Помер царь-батюшка! Скончалси!
– Что ты мелешь, дура-лошадь?! – из темной ниши выдвинулся стрелец, дыхнул на нежного Ульриха луковым перегаром. – Спит небось государь!
– А ты сам погляди! – зашептал Ульрих. – Лежит как полено, и книжка на полу. До смерти зачитался, соколик!
Услышав такие слова, стрелец переложил бердыш в левую руку, а правой заехал Ульриху прямо в зубы:
– А вот тебе за государя, вша позорная!
Отняв у лакея рахат-лукум, стрелец заглянул в горницу. Затем осторожно прикрыл за собой дверь, вдумчиво доел восточное лакомство и бросился к Кощею.
Великий канцлер сидел за фамильным столом из черного дерева и с интересом рассматривал стоящего перед ним человека. Человек был темноволос, ростом сугубо невелик, но, видать, силен и глаза имел бойкие, словно он не книгочей-многознатец, а трактирный драчун. Человек был гладко выбрит, одет в ладное немецкое платье и башмаки имел совершенно необыкновенные: с огромными золотыми пряжками.
– Так ты и есть знаменитый Петрович? – произнес Кощей и кисло улыбнулся, словно невзначай покосившись на стоящего в сторонке лакея. Причина кислой улыбки была многосложной, не последнюю роль играло и то, что великий канцлер никому не доверял, всех и вся подозревая в предательстве. Личный лакей давно вызывал у него тихую ненависть, но лучше иметь одного старого наушника, чем двух новых.
– Между тем алхимик Петрович спокойно вынес игру в гляделки, которую устроил ему великий канцлер.
– Совершенно верно, ваше высокопревосходительство! – тонко улыбнулся ученый, словно подыгрывая канцлеру в какой-то только им двоим понятной игре. Лакей, стоящий в сторонке, забеспокоился, задвигал ушами, но на лице изобразил полное равнодушие и даже как бы отвернулся.
– Я наслышан о тебе! – Кощей сплел пальцы и кивком указал на кресло. – Присаживайся. Садиться не предлагаю… пока.
– Петрович улыбнулся, словно оценил кощеевский юмор, и сел в кресло.
– Ты вот чугун в золото превращаешь, механического мужика изобрел. А сейчас чем занимаешься?
– Изобретаю железные лучи, – коротко сказал Петрович.
– Что?! – испугался Кощей.
– Железные лучи, – повторил алхимик и пояснил: – Сии лучи глазом не видимы, но ежели такой луч направить на рыцаря в латах, то он мгновенно сварится вкрутую.
От самой идеи и оттого, что Петрович сказал это тихим, будничным голосом, у Кощея прошел мороз по коже. Он даже забыл на мгновение, зачем вызвал к себе этого многознатца.
– Неужели не жалко?
– Кого? – не понял ученый.
– Рыцарей…
– Я об этом не думал, – отмахнулся Петрович, – для меня важней красота идеи!
Кощею захотелось немедленно отправить этого умника боярину Матвееву на правеж, но он сдержал естественный и вполне понятный порыв.
– Вот что… э… Петрович. О железных лучах пока забудь. Есть дела поважнее. Ты должен выполнить срочный заказ.
Кощей на секунду замолчал, словно ожидая ответной реакции, но ее не последовало.
– Так вот, – продолжил великий канцлер, – ты должен изготовить точную копию царской короны и скипетра. И чтобы к утру сии символы государственной власти были на столе. Бери себе сколько хочешь рабочих, помощников, но исполни. Золото и самоцветы получишь из казны.
– Очевидно, Петрович все схватывал на лету. Он кивнул головой и коротко осведомился:
– Я могу вернуться к себе в лабораторию?
– Ты будешь работать здесь, в подвале! – мстительно бросил Кощей. – Все необходимое тебе доставят!
– «Ну, наконец-то можно вздохнуть спокойно, – подумал Кощей, когда чрезмерно любопытный лакей захлопнул за алхимиком дверь. – Ишь ты, железные лучи изобрел… хотя, если вдуматься, в этом что-то есть!» Он расположился поудобней в кресле и щелчком правой руки затушил все свечи, кроме одной, дежурной. Однако отдохнуть великому канцлеру не пришлось. Со всех сторон послышались топот ног, возбужденные голоса. Наконец в дверь постучали.
– Ваше высокопревосходительство!
– Что случилось?
– Ничего не случилось! Царь-батюшка помер!
– Врешь, собака!
Через минуту Кощей уже вбегал в царские хоромы.
– Все назад! – крикнул он страшным голосом, закрывая за собой дверь и оглядываясь. Дормидонт по-прежнему лежал на лавке, и бороденка торчала точно так, как сказал стрелец. «Неужели и впрямь?.. – мелькнула в голове великого канцлера страшная мысль. – Что же теперь будет с Русью? Снова смутные времена? Снова боярин Бунша со своей разноцветной революцией? Русь, куда несешься ты, дай ответ? Не дает ответа!»
Он подошел ближе, склонился надДормидонтом и невольно отпрянул назад. За всю свою долгую и беспокойную жизнь канцлер не видел покойников с румянцем на щеках. Вдобавок от царя сильно несло самогоном.
Кощей поднял руку, чтобы щелкнуть пальцами, призывая челядь, но тут Дормидонт открыл глаза и, мучительно сморщившись, простонал:
– Кощеюшка, мне бы того… лекарства!
Кощей вытащил из кармана фляжку, сделал глоток сам, шумно выдохнул и передал Дормидонту. Дормидонт, покряхтывая, принял сидячее положение, вытащил из кармана малосольный огурец, разломил и половину протянул канцлеру. Кощей послушно захрустел. Дормидонт сделал приличный глоток и прищурился:
– По какому поводу тревога?
– Да где же тревога? – удивился Кощей.
– Везде! – убежденно прошептал Дормидонт. – И вот я не выдержал. Перебрал с расстройства!
– Я вас понимаю, ваше величество, но все будет в порядке. Меры уже приняты.
– Какие меры? – удивился Дормидонт – Ты о чем?
– О символах государственной власти! – поклонился Кощей. – К утру будут готовы фальсификаты… пардон, дубликаты!
– А… это? Фигня! – твердо сказал Дормидонт. – Пле… ик… вать! Нет короны – и не надо. У меня от нее голова лысеет. Буду носить шляпу, как король франкмасонский.
Тут он хитро прищурился и поднял с пола растрепанный том:
– Быть или не быть, вот в чем загвоздка! Кощей бросил беглый взгляд на книгу и просиял: