Распрямившийся прут указывал именно на них.
Гаврила очнулся оттого, что раскаленный солнцем камень ткнулся ему в щеку, словно напомнил, что сейчас как раз самое время выбираться из уютного беспамятства. Ощущение только что пережитой опасности заставило человека сдвинуться с места. Он перекатился на бок, снова обжегся о камень, выругался слабым голосом и только после этого поднялся на четвереньки. Мир вокруг колыхался, словно он смотрел на него сквозь текучую воду. Камни двигались, переползая с места на место, но Масленников не побеспокоился, ибо точно знал, что все это ему только кажется.
Опершись на меч он прислонился спиной к камню, прекращая вращение в голове, и с большим трудом выпрямился. Точнее разогнулся.
В шаге от него лежала нечеловечески огромная рука, укутанная в темно-коричневую шерсть. Страх возник и тут же угас, словно ветер сорвал огонек с лучины.
Это была рука врага, но врага побежденного - из шерсти торчали обломки костей и, хотя пальцы еще шевелились, зазывая его в глубину пещеры, опасности в их движении не было. Здесь все уже было кончено. Жизнь, растворяясь в смерти, шевелила пальцами.
Вместо черного от темноты проема, совсем недавно манившего зайти в пещеру и поискать там прохладу и отдохновение, теперь виднелась разбитая голова зверя-шишиги и смотрел неживой, остекленевший уже глаз. Гаврила удивился, но потом сообразил, что уже в беспамятстве затащил туда тушу, чтоб разобиженные служители древнего Бога не добрались до него.
- Все, - объявил он хрипло. - Хорошего понемногу! Ухожу!
Щит прикрыл спину, меч влетел в ножны, и уж совсем было, собрался уйти Гаврила, как сталь в ножнах словно бы его за язык дернула. Полуобернувшись к святилищу, журавлевец крикнул:
- Эй, вы там!
Ему не ответили, но он-то знал, что его слушают.
- Пока своего слугу сами не съедите, то и на волю не выйдите… А вот Богу вашему беспамятному - отдельное спасибо!
- Ты не спрячешься… - прокричал кто-то из-за шерстяной завесы.
- Да я и не собирался, - ответил Гаврила, пожимая плечами… - Не отощайте там на мясном-то…
Он сделал несколько шагов, но вернулся.
- Да! И костями смотрите, не подавитесь.
…Древний Бог, конечно ошибся.
Никакой кипарисовой рощи рядом со святилищем Гаврила не нашел. Правда, попадались ему несколько раз под ноги, занесенные песком длинные камни, удивительно похожие на окаменевшие древесные стволы, о которые само Время обломало свои зубы, но то - дерево, а то - камень. Какое же колдовство нужно, чтоб превратить одно в другое? Поменять местами Живое и Мертвое?
Сквозь дрожащий горячий воздух не было видно ни озера, ни зеленых трав, о которых говорил Бог, зато обещанные горы обнаружились в целости и сохранности. Гаврила подумал, было, что для Бога они, наверное выше и острее, чем для него, но вслух не высказался - мало ли вдруг Бог подслушает да обидится.
Едва горы появились на виднокрае, как пустыня начала постепенно, постепенно прорастать сперва мелкими кустиками, потом кривыми деревцами, превращаясь в степь. К вечеру на него пахнуло влажной прохладой, и Гаврила почувствовал, что где-то рядом объявилась река. Не такая, конечно, громадина как Днепр, но для этих обожженных солнцем мест вполне приличная. Когда непривычно большие звезды уже усеяли небо, он вышел на берег.
Река как река. Все в ней было, как и в обычной реке, единственно только вместо родного камыша торчала на мелководье невиданной величины суставчатая трава, листья которой напоминали то ли лезвия заостренных мечей, то ли огромные копейные наконечники.
Ночь пришлось провести на песке, у костра, а утром, по покрытой молочным туманом воде, шишигобоец переправился на другой берег и направился к горам. Шел спокойно, изредка взбегая на холмы и оглядываясь назад, но позади было пусто.
Впервые с того дня, как он повстречался с Митриданом, он сам отвечал за себя. Не было посредников, стоявших между ним и жизнью, не было колдунов, охраняющих его жизнь, не было ничего кроме дороги и удачи, ожидающей его где-то впереди.
Один на один с жизнью.
Как недавно пустыня уступала место степи, так степь постепенно стала превращаться в предгорья.
Ровная поверхность вздыбливалась валунами, с каждой сотней шагов становившиеся все больше и больше похожими на отдельные скалы.
Река позади уже казалась змеей, ползущей прочь от холодных гор и воздух, подтверждая это, свежел, донося сюда запах снега и оледенелого камня. Становилось уже не просто прохладно - становилось холодно. Гаврила запахнул волчовку, посмотрел в небо. Каменные зубы скалились в небо, над ними неслись облака, а между камнями и небом лежал снег.
Человек поднимался вверх вместе с солнцем. Оно вкатывалось к полудню по остриям скал и он, поднимался следом, лез по камням, стараясь не сорваться вниз, к уже ставшей далекой земле.
Ходить по горам оказалось не так-то просто. До сих пор под его сапогами побывали лесные поляны, степь, пустыня да палуба корабля. С горами все оказалось сложнее. Прямой дороги тут не существовало. Чтоб сделать шаг вверх и вперед иногда приходилось спускаться вниз и отступать. Огромные камни, промороженные до ледяного звона, и восходившие к небу отвесные стены заставляли искать обходные пути, терять время. Слава Богам он не боялся высоты! Но "не бояться" не значило проявлять глупость или безрассудство, тем более, что к камням и осыпям вскоре добавились еще два препятствия - ветер и снег.