— А кто же тебя тогда заколдовал, если он убежал?
Федот задумался.
— Не могу знать, ваше сиятельство.
— Вспоминай! — приказал я. — Точно никого больше рядом не было?
— Дак, помилуйте! Кому там быть-то? Ночь на дворе. Лихие люди — и те об эту пору спать ложатся, потому как ловить больше нечего. Кого можно было — уж всех общипали. Разве что…
— Что?
— Да ну, ерунда, — Федот махнул рукой. — Мелочь, право.
— Мелочь или нет — это я буду решать. Кого ты видел?
— Китаец мимо проковылял. Тележку вёз — старьевщик, видать. Он сперва ко мне шёл, да я шуганул. Ствол показал. Он закивал, залопотал по-своему — дескать, понял, — и утёк подобру-поздорову.
— Китаец? — удивился я.
— Ну да. Узкоглазый, с косичкой.
— Ты так говоришь, будто китайцы тебе на каждом шагу попадаются. Мы с тобой вроде в России живём.
Федот улыбнулся:
— Шутить изволите, ваше сиятельство? Будто не знаете, что этих косорылых в Чёрном городе — цельный квартал.
— Ах да, — «вспомнил» я. — Точно. Целый квартал… И откуда же этот китаец появился?
Федот глубоко задумался.
— Не помню, ваше сиятельство.
— Надо вспомнить. Вот здесь — баня. — Я разложил на тумбочке салфетку, вынул из стакана Федота ложку, обмакнул черенок в недопитый морс и принялся чертить на салфетке. — Вот здесь, у входа, стоял ты. Напротив — два жилых дома, с той стороны — тупик. Откуда появился китаец?
Федот озадаченно почесал в затылке.
— Не помню, ваше сиятельство.
— Ну как так — не помнишь? Он из этого дома вышел? Или из этого? Или, может, с улицы свернул?
— Дак, в том и дело, что не помню! Как отрезало. — Федот виновато посмотрел на меня. — Кабы вы не спросили, я б и не задумался. А сейчас, пытаюсь вспомнить — и не могу. Из домов этот паразит не выходил, точно. И из проезда тоже…
— А откуда же он взялся? С неба упал?
Федот виновато развёл руками:
— Простите великодушно, ваше сиятельство. Я ведь не дурной — сам понимаю, что не может такого быть, чтобы люди брались неведомо откуда. А вот, поди ж ты! Не было никого — и вдруг, гляжу, ползёт.
— Интересно, — пробормотал я. — Чем дальше, тем интереснее. Далеко он от тебя отошёл?
— Вроде за угол свернул, — неуверенно проговорил Федот. — Хотя, может, и нет — что-то у меня, будто в тумане всё… Я про этого косорылого сразу и думать забыл! Да и вовсе, будто — напрочь забыл, для чего я тут оказался. Бес в голове шептать начал — убей, да убей! А вскорости и вы появились…
— Так. — Я наклонился к Федоту. — Ты прогнал китайца, который появился неизвестно откуда. Он ушёл — и в голове у тебя прорезался бес. Который внушил, что ты меня ненавидишь, и заставил в меня выстрелить. Так было дело?
Федот, подумав, кивнул.
— Выходит, так.
— А если так, — медленно проговорил я, — то соберись. Вспоминать ты сейчас будешь очень-очень старательно.
— … и это великое, победоносное сражение принято считать битвой, положившей конец русско-японской войне. Российская Империя в очередной раз продемонстрировала свою безусловную военную мощь. — Преподаватель истории, Леопольд Францевич Штейн, обвёл указкой написанные на доске цифры: «18.07.1905». — Запомните эту дату, господа курсанты! Восемнадцатого июля одна тысяча девятьсот пятого года в городе Портсмуте было подписано мирное соглашение. Япония безоговорочно капитулировала. По итогам соглашения Российской империи отошли Курильские острова и южная часть острова Сахалин, которой ранее владела Япония…
Обычно на уроках истории я был предельно внимателен, старался не пропускать ни слова из тех, что говорил Штейн. Не зная прошлого, не построишь будущего. Тем более, что сейчас речь шла о русско-японской войне — последней, как я помнил, войне, в которой участвовала Российская империя.
В моём мире та война завершилась совсем иначе. В моём мире и Россия была совсем другой. Здесь же, после сокрушительного поражения Японии, других смельчаков, желающих разинуть рот на самую большую и могущественную державу в мире, пока не нашлось.
Неудивительно, в общем-то, что эту лодку решили раскачивать иначе. Интригами, заговорами, шпионажем… Мои мысли снова невольно свернули к событиям прошедшей ночи.
Китаец. Чёртов китаец!..
Я отчего-то не сомневался, что «бесом», наложившим на Федота заклинание, был именно он. А Федот не вспомнил больше ничего — никаких подробностей. Ни особые приметы, ни даже одежду.
«Пощадите старика, ваше сиятельство! — взмолился он уже под утро. — Ей-богу — до того от ваших расспросов голова гудит, что хоть ложись да заново помирай. Ни с каким похмельем не сравнить… Не помню я больше ничего, право слово! Будто размазано всё. Китаец — он и есть китаец, какие уж там особые приметы? Да и то сказать — они же, нехристи, все на одно рыло…»