Выбрать главу

— Ну, и? — поторопил я его.

— Мне кажется, мой магический уровень увеличился.

— Так это же хорошо! — искренне обрадовался я.

— Да… Наверное. Вот, жду, когда будут измерять уровень в конце года. Я, правда, и сам много тренировался, развивал каналы. Но после того случая ощутил серьёзный подъём, и… Костя!

Мишель вдруг замедлил шаг, и я был вынужден под него подстроиться.

— Что?

— Эта ситуация… Я имею в виду Полли. Я не настаиваю… Точнее, не могу настаивать, всё-таки вы с ней… Но пойми, пожалуйста, и меня. Я бы хотел определённости.

— Так это от неё надо добиваться, — пожал я плечами.

— Ты меня не понимаешь, — вздохнул Мишель. — Все эти косые взгляды… А ко всему прочему, Полли думает, что мы будем драться за неё…

— Мишель, — вздохнул я. — У меня уже скоро мозоль на языке появится, повторять одно и то же: мы с Полли не обручены. Предложения я ей не делал. Всё, что она болтает — плод её воображения. А всё, что связывает её и меня — это дружба с детства. И ничего больше! Полли мне… не знаю… как сестра.

И, к слову, до недавних пор Костю Барятинского в качестве жениха вообще никто не рассматривал. Но всё изменилось, когда в его тело вселился дух Капитана Чейна и начал стремительно вести род Барятинских к величию — не забывая при этом зарабатывать очки и в личное пользование. Так что теперь, полагаю, маменька и папенька Полли следят за нашими с ней «отношениями», затаив дыхание — чтобы не сглазить.

— В общем, я не знаю, чем ещё тебе помочь, — закруглил я свою мысль. — Вообще нет фантазии, вся закончилась, — демонстративно похлопал себя по карманам.

Мы вышли из Царского Села, двинулись к воротам Академии. Пьер Данилов по-прежнему слонялся неподалёку, всё ещё не решившись на отчаянный бросок. Завидев Мишеля и меня, он остановился и с любопытством уставился на нас. А нам заступил дорогу привратник.

— Я — Константин Барятинский, — сказал я. — Мне разрешено покидать академию, когда будет угодно.

Такую привилегию мне действительно предоставили. Просьба деда, заслуги перед Отечеством и, полагаю, какая-то бумажка, черкнутая господином Витманом сыграли тут свою роль.

— Насчёт вашего сиятельства — осведомлены прекраснейше-с, — поклонился привратник. — Однако второго господина выпускать не имеем права-с, без высочайшего распоряжения.

— Эм… — озадачился я. — То есть, ворота вы мне не откроете?

— Открою, как не открыть. Только как только за вами закрою — сию же минуту буду вынужден доложить-с.

Н-да, нюанс. Мишель-то здесь не на том положении, чтобы плюнуть на последствия.

— Ясно, подожди здесь, — сказал я Мишелю.

Время, время… Каждый встречный норовит откусить кусочек. Всё же быть вне закона — с какой-то стороны удобно. Не тратишь столько времени на улаживание бесконечных формальностей.

* * *

В кабинет Калиновского я пришёл впервые. Сюда в принципе курсанты толпами не ходили — не было у них по определению таких вопросов, с которыми нужно было забираться на такую верхотуру административной лестницы.

— По какому, простите, вопросу? — вполголоса допытывался от меня секретарь — пожилой мужчина в серой рубашке с нарукавниками.

— Вопрос личного характера.

— Подробности… не помешают. Господин Барятинский.

— Просто доложите, что я пришёл, — попросил я. — И что у меня — срочный, серьёзный, личный вопрос.

Секретарь хотел возразить, но тут из-за двери послышался взрыв смеха. Голоса я узнал — один принадлежал Калиновскому, а второй —…

— Там у него — Платон, что ли? — вырвалось у меня.

— Господин Хитров, да. А вы, простите, откуда… — растерялся секретарь.

— Ну так тем более докладывай! — повысил я голос. — Значит, я уже запаздываю, они ведь меня ждут!

Нехитрый трюк сработал. Секретарь робко стукнул в дверь и скользнул внутрь. А пару секунд спустя вернулся и открыл дверь передо мной.

— Спасибо, — кивнул я и вошёл в кабинет ректора.

Здесь было темно — задёрнуты тяжёлые шторы. Почему так — можно было догадаться по запаху. Едва уловимому флёру хорошего коньяка. Бутылку которого Калиновский наверняка только что спрятал в стол.

Встретили меня доброжелательные взгляды и расслабленные улыбки.

— А вот и наш герой, — сказал Калиновский.

— Не перехваливайте его, Василий Фёдорович, — сказал Платон. — Худший грех, что может обуять юношу — гордыня! — и он многозначительно погрозил мне пальцем.

У-у-у, да они тут, похоже, давненько заседают. Что ж, не только на курсантов весна действует, всем хочется в последние деньки учебного года приспустить поводья.