Я присел перед качелями на корточки. Позвал:
— Госпожа Иванова! Эмилия Генриховна!
Женщина не подняла головы — будто не услышала.
— Любит — не любит. — Её тонкие, сухие пальцы остервенело рвали лепестки. — Любит — не любит…
Н-да.
— Не трогали бы вы их, ваше благородие, — обеспокоенно сказала нянька. — Разволнуются ещё, потом кушать откажутся.
— Она не станет с вами разговаривать, господин Барятинский, — подтвердил врач. — Вы зря теряете время.
Госпожа Иванова, действительно, в мою сторону даже не взглянула.
— И она, говорите, в таком состоянии — с Рождества? — спросил у врача я.
— Совершенно верно.
— Сейчас — май. Прошло почти пять месяцев. И вы за это время ничего не сделали?
— Э-э… — опешил врач.
— Здесь ведь больница? — уже не скрывая раздражения, продолжил я. — Заведение, куда попадают больные для того, чтобы их лечили, верно? Или же я ошибаюсь? Или у больниц в этом мире — иное назначение?
— Помилуйте, ваше сиятельство. — Врач побледнел. — Мы делаем всё возможное, поверьте! Но душевный недуг — это ведь не то же самое, что срастить перелом, или, простите, геморрой вырезать. Душевные болезни — одна из самых сложных и малоизученных областей в медицинской науке…
— Наука — это хорошо. А магией лечить не пробовали?
Врач развёл руками:
— Откуда у нас маги? В штате не состоят, сами понимаете. На сложные случаи приглашаем, конечно. Но…
— А этот случай, по-вашему, не сложный?
— При всём уважении, Константин Александрович. — Врач покачал головой. — Если бы случай госпожи Ивановой считался сложным, она не сидела бы так безмятежно на качельках. Сложные больные головами о стены бьются и на людей кидаются, чтобы задушить — уж извините за неприятные подробности. Воображают себя птицами и пытаются в окошко выпорхнуть… Сложных больных мы взаперти держим, под постоянным надзором. Госпожа Иванова, по сравнению с ними — ангел во плоти.
— Ясно, — сказал я. — Но, в принципе. Теоретически. Такое — практикуется? Душевные расстройства излечивают магией?
Врач задумался. Неохотно ответил:
— Я — простой человек, ваше сиятельство. Сталкиваться в своей работе с магами мне почти не доводилось. Предпочитаю уповать на достижения современной науки… Да и, признаться, как-то не приходилось слышать о том, чтобы душевные расстройства излечивали с помощью магии. Разве что… — Врач замялся.
— Договаривайте, — потребовал я.
— Разве что недуг пациента имеет магическое свойство.
— То есть? — Я нахмурился.
— То есть, душевное расстройство произошло в результате магического вмешательства. Разум пациента был поврежден магически — как могли бы повредить его руку или ногу. Понимаете?
— Понимаю, — медленно проговорил я.
— Но, разумеется, ни о чём подобном в случае с госпожой Ивановой и речи не идёт, — торопливо продолжил врач.
— Почему?
— Н-ну… — Он развёл руками. — Даже мне, человеку несведущему, понятно, что это какое-то запредельное злодейство! Ужасающая жестокость. Я вообразить-то себе не могу человека, который желал бы такого — в отношении кого бы то ни было. А уж, что касается госпожи Ивановой…
— Ясно, — сказал я. — То есть, вы не предполагаете, что её могли лишить разума магически, просто потому, что в вашем понимании ничего подобного не сделал бы никто и никогда. Я верно понял?
— Верно. Но…
— Спасибо. Не провожайте. Выход найду сам.
Через полчаса я вошёл в клинику Клавдии.
— Костя! — Она поднялась мне навстречу из-за стола в своём кабинете. — Я не ждала тебя так рано. Думала, ты приедешь ближе к вечеру…
— Обстоятельства изменились. — Я подошёл к ней. — Мне снова до зарезу нужна твоя помощь.
— Но, Костя… — Клавдия казалась абсолютно обескураженной. — Врач, с которым ты разговаривал, прав. Я и представить себе не могу человека, который сотворил бы такое! Это очень серьёзная, запретная магия!
— А я и не прошу тебя представлять этого человека. Чем меньше ты знаешь о нём, тем лучше для тебя. Я прошу помочь госпоже Ивановой. Справишься?
Клавдия нахмурилась.
— Я попытаюсь помочь — при условии, что ты расскажешь, во что ввязался. Если ты прав, и безумие этой женщины — насланное, то… То это очень серьёзно, Костя.
— А я — сотрудник очень серьёзной организации, — напомнил я. То, что работаю под началом Витмана, после операции в Кронштадте перестало быть для Клавдии секретом. — И не имею права разглашать детали своей работы — даже если бы захотел. Ты ведь мне тоже не сказала бы, что лечишь цесаревича — если бы я сам об этом не узнал. Верно?