В гостиной меня встретил важный господин, коего я принял за хозяина дома (отца Жозефины?), но он сообщил:
- Мадам виконтесса вернется к вечеру. Приказала вас накормить.
Завтрак подали на тарелках с золотыми ободками, нимфетками и цветочками. Слева от тарелок лежали три серебряные вилки, справа - три ножа. В какой последовательности ими орудовать? Видя мою растерянность, слуга отвел глаза. Однако вельможа в напудренном парике, с розовыми щеками, в дореволюционной армейской форме с лентами королевских орденов, смотрел на меня с портрета надменно и осуждающе, и мне стало как-то неуютно. Я понял, что я в его доме...
Мои плебейские сапоги скользили по навощенному паркету. За дверью одной из комнат слышались детские голоса. Я спустился по лестнице, по светлой желтой ковровой дорожке (оглянулся: не наследил ли?), на выходе мне протянули плащ и саблю. "Я пошел прогуляться", - сказал я, хотя меня ни о чем не спрашивали.
Фиолетовый сумрак плыл по улице Короля Сицилии. Гостиница "Сгоревшая мельница" по сравнению с аристократическим особняком Жозефины выглядела воровским притоном. Я поднялся по узкой грязной лестнице со стертыми ступенями в свой нищенский номер и, не зажигая свечки, снял плащ, отстегнул саблю, рухнул на кушетку. И почти сразу началась дуэль. Как зарницы в глазах Жозефины, сверкала сабля над моей головой, только я дрался не с белокурым гвардейцем, похожим на немца, а с надменным вельможей в напудренном парике, и этот, сошедший с портрета на стене, владел тайной удара полковника Лалонда, и я знал, что он выбьет из рук мою саблю и развалит меня надвое, как муляж, и я звал Жозефину, лишь она могла меня спасти... Появилась ли она? Не помню. Я куда-то провалился и очнулся, когда рассвет четко обозначил раму окна. И тогда я заснул спокойно, без сновидений.
К полудню, приведя себя в порядок, я пил кофе в кофейне и хладнокровно обдумывал случившееся. Во-первых, нечего соваться к дому на Пасси. Во-вторых, мадам виконтесса проявила максимум благородства (приказала накормить!). Не пытайся вспомнить ее слова, произнесенные прошлой ночью. Для Жозефины это очередное приключение. Что еще требовать от красивой женщины? Не был ли белокурый гвардеец твоим предшественником ("Он бы вас убил!" - откуда такое знание предмета?), а потом захотел продолжить, то есть с точки зрения Жозефины, повел себя как хам. Не повторяй его ошибки. В-третьих, о свиданиях с мастерицей не может быть и речи. После Жозефины? Смешно. Значит, самое разумное вернуться в казарму.
Бодрым шагом я поднялся в свой номер, быстренько собрал вещи. Присел. Прилег. И провалялся пластом до вечера. Бредил Жозефиной.
За ужином в "Жареном петухе" я рассудил, что утро вечера мудренее.
На следующий день ноги понесли меня к Пасси. Я долго кружил около ее дома и наконец постучал деревянным молотком в дверь.
Мне могли не открыть, или на пороге мог возникнуть гвардеец с бакенбардами, или вельможа в напудренном парике, седой полицейский, дьявол с рогами - я ко всему был готов.
Открыл слуга, молча принял плащ, саблю, проводил на второй этаж в гостиную. Вошла Жозефина. В будничном платье, не накрашенная и не такая молодая, как мне казалось. Но для меня - еще более красивая. Легкий кивок вместо приветствия. Ее лицо ничего не выражало.
- Мадам, это было невежливо - уйти не попрощавшись. Мадам... Говоря это, я говорю ложь. Я пришел, чтоб увидеть вас.
Жозефина смотрела на меня... Да, ее взгляд обладал колдовской силой. Позже, привыкнув к Жозефине, я понял природу этой силы. Страстные слова, язвительные обвинения бушевали в ее голове - она подавляла этот гневный речитатив, не давала ему выплеснуться наружу. Ее глаза становились непроницаемыми, но скрытое за ними пламя обжигало.
Легендарный взгляд Жозефины, о котором впоследствии столько писали ее биографы, взгляд, которым она сразила шеренгу своих поклонников, взгляд, которым - цитирую - "она пронзила сердце того, кому была предназначена судьбою!"
Ничего этого я тогда не знал и не мог знать. Одно было ясно: бешеный от ярости (ревности?) гвардеец не успел на площади Святой Екатерины нанести роковой удар, а тут меня достали играючи.
Жозефина смотрела на меня, ожидая продолжения. Продолжения не было. Я повернулся, как на плацу, как учил своих солдат поворачиваться по команде "раз-два", и вышел из гостиной.
На крутом спуске к Сене меня обогнал знакомый экипаж и перегородил дорогу.
- Рыцарь, объясните Жан-Жаку, куда нам ехать, чтобы взять ваши вещи, сказала Жозефина.
Я сел рядом с ней.
- Вы повели себя, как жестокий, гадкий мальчишка.
Я смиренно прижал ее ладонь к своим губам.
* * *
Жозефина, женщина с бурной и сложной биографией, жила сегодняшним днем. Я, человек без прошлого, - завтрашним. Жозефина умела радоваться каждой счастливой минуте, меня терзала неопределенность будущего. Спрашивается, о чем еще можно было мечтать скромному провинциалу, которого, как говорится, принимали в аристократическом доме!
Принимали?
Меня кормили, поили, холили, лелеяли, заказали одежду у модного портного ("чучело в плаще, чтоб я тебя таким больше не видела!"), научили управляться с ножами и вилками за обеденным столом, на мои деньги мне разрешали лишь дарить цветы ("Виконт Александр Богарне имел солидное состояние, Dieu merri, якобинцы не посмели "заграбастать его своими грязными лапами"), а главное - меня любила самая обольстительная парижанка!
Я осмелился даже завести разговор о женитьбе. "Глупости, - парировала Жозефина, - я старше тебя на четыре года, и у меня двое детей". "Я хочу, чтоб их было пять, трое моих, а тебе - сорок лет" - "Почему?" - "Тогда бы ты меня не бросила" - "Бросить любовника, с которым я каждую ночь умираю в постели? Откуда у тебя эта неутомимость? Боюсь, ты скоро увлечешься какой-нибудь молодкой. Думаю, до меня ты просто не знал женщин".
Знал ли я до нее женщин? (Мастерицы не в счет.) Знаю ли я их теперь? Риторический вопрос: знает ли вообще кто-нибудь женщин? Благодарность, которую до сих пор я испытываю к Жозефине, не позволяет мне рассказать подробности наших с ней - как бы поделикатнее выразиться... Ночами было полное ощущение, что она вся, до последнего вздоха, принадлежит мне, и только мне! Когда мы гуляли с Гортензией и Евгением в Булонском лесу, она светилась от радости, видя, что я нахожу с ее детьми общий язык, мы весело играем, дурачимся... Запомнилось: мы сидим в кофейне на Риволи, Жозефина в зеленой накидке и новой прелестной шляпке, я в чем-то омерзительно штатском в крупную клетку, франтоватые нувориши буквально поедают виконтессу глазами, а она смотрит на меня, смотрит с гордостью (как на свою собственность?).
И еще она заметила, что у меня какие-то сложности с портретом виконта Александра Богарне, и тактично перевесила портрет из спальни в кабинет.
Всего несколько раз (не нарочно!) мне дали понять, что она хозяйка большого дома и великосветская дама.
...Случайно зашел в ее кабинет (бывший кабинет виконта), машинально (зачем?) начал перебирать бумаги на столе (счета на значительные суммы!), она заглянула в открытую дверь, ни слова не промолвила, однако я догадался: ей это не понравилось!
...Жан-Жак остановил экипаж у манежа Тюильри. Часовые у входа в парадной форме. Публика на них глазеет. И я тоже застыл. "Что с тобой?" - забеспокоилась Жозефина. "Какие-то воспоминания связаны с этим местом". Жозефина пренебрежительно фыркнула: "Какие? Умоляю, Жеромчик, не придумывай себе загадочных историй. Что может быть общего у тебя с Конвентом?"
"...Рыцарь, почему во взоре грусть-тоска?" - "Завтра кончается мой отпуск. При строгом казарменном распорядке не знаю, когда мы теперь увидимся". Жозефина рассмеялась мне в лицо: "Жеромчик, существуют распорядки и существуют полезные знакомства". Откровенно говоря, я удивился легкомыслию своей возлюбленной. Ее не страшит разлука со мной? Я ей надоел? Но еще более я удивился, когда полковник Лалонд сказал мне в пятницу: