Гигант Осман, в блестящем шелке и полированной стали, ехал впереди своих черных псов, вытянувшихся в линию позади него. Легким галопом они промчались по улицам, покачивая копьями с торчавшими на них окровавленными человеческими головами — наглядным уроком для обезумевших каирцев, которые прятались в укрытиях, задыхаясь от ненависти.
За запыхавшимся евнухом, принесшим Аль Хакиму весть о восстании и его подавлении, вскоре последовал еще один, который распростерся перед калифом и закричал:
— О Повелитель Трех Миров, эмир Захир эль-Гази мертв! Слуги нашли его во дворце, и рядом с ним — кольцо Замана, черного воина. И потому берберы кричат, что его убили по приказу эмира Османа, и ищут Замана в Эль-Мансурии, готовые сражаться с суданцами!
Заида, слышавшая его слова из-за занавески, едва удержалась от крика и схватилась за сердце. Однако непостижимый отрешенный взгляд Аль Хакима не изменился; казалось, он был окутан равнодушием, погруженный в таинственные раздумья.
— Пусть мамелюки заставят их разойтись, — приказал он. — Должна ли личная месть вмешиваться в предначертан Господне? Эль-Гази мертв, но Аллах жив. Найдется другой, кто поведет мои войска в Испанию. Тем временем, пусть начинают строить корабли. Пусть суданцы займутся толпой, пока те не осознают собственную глупость и грех, в который они впали. Я осознал свое предназначение, которое состоит в том, чтобы явиться миру в крови и огне, пока все племена Земли не узнают меня и не поклонятся мне. Ступай!
Ночь уже опускалась на окровавленный город, когда Диего де Гусман шагал по улицам, прилегавшим к Эль-Мансурии, кварталу суданцев. В этой части города, населенной преимущественно солдатами, по негласному молчаливому соглашению, горели огни и были открыты лавки. Весь день в городе шумел мятеж; толпа напоминала тысячеголового змея, раздавленная голова которого тут же вырастала в другом месте. Копыта суданских коней простучали от Зувейлы до мечети Ибн-Тулуна и обратно, разбрызгивая кровь.
Сейчас на улицах можно было встретить лишь вооруженных людей. Большие, окованные железом ворота квартала были заперты, словно во времена гражданской войны. Через низкую арку больших ворот Зувейлы проскакал отряд черных всадников, обнаженные клинки которых отбрасывали алые отблески факелов. Шелковые накидки развевались на ветру, руки блестели, словно отполированное черное дерево.
Де Гусман не нарушил клятву, данную Аль Афдалу. Уверенный, что турок выдаст его мусульманам, если он не подчинится его требованиям, испанец покинул город и скрылся в холмах Мукаттама еще до восхода солнца. Однако он не давал клятвы больше не возвращаться. На закате он въехал в полуразрушенный пригород, где рыскали лишь воры и шакалы.
Сейчас он шагал по улицам, заходя в лавки, где солдаты объедались дынями, орехами и мясом, исподтишка запивая их вином, и прислушивался к разговорам.
— Где берберы? — спросил усатый турок, запихивая в рот пригоршню миндальных пирожных.
— Сидят в своем квартале и злобствуют, — ответил другой. — Они клянутся, что эль Гази убили суданцы, и в доказательство показывают кольцо Замана. Все знают это кольцо. Однако сам Заман куда-то исчез. Черный эмир Осман клянется, что ничего об этом не знает. Однако он не может объяснить, откуда взялось кольцо. Уже человек десять зарубили во время ссор, когда калиф приказал нам, мамелюкам, разнять их. Аллах, ну и денек!
— Все из-за безумия Аль Хакима, — заявил еще один, понизив голос и настороженно оглядываясь по сторонам. — Как долго нам еще страдать от этого шиитского пса?
— Осторожнее, — предупредил его товарищ. — Он калиф, и наши мечи — его мечи, пока таков приказ Эс-Салиха Мухаммада. Однако, если мятеж возобновится, берберы скорее станут сражаться с суданцами, чем с нами. Говорят, Аль Хаким забрал Заиду, наложницу эль-Гази, к себе в гарем, и это еще больше злит берберов. Они подозревают, что эль Гази убили если и не по приказу Аль Хакима, то по крайней мере с его ведома. Но, о Аллах, их ярость ничто по сравнению с гневом Зулейки, которую калиф отстранил от дел! Ее ярость, как говорят, подобна буре в пустыне.
Де Гусман не стал более слушать и, поднявшись, поспешно вышел из лавки. Если кто-то и знал тайны дворца калифа, то это была Зулейка. А отвергнутая любовница как нельзя лучше подходила в качестве орудия мести. Миссия де Гусмана стала чем-то большим, чем охота за личным врагом. Даже сейчас слухи распространялись за пределы прочных стен дворца калифа, и на базарах люди уже говорили о вторжении в Испанию. Де Гусман знал, что все боевое искусство испанцев в конечном счете не спасет их от тех сил, которые в состоянии бросить против них Аль Хаким. Возможно, лишь в мозгу безумца могла родиться идея о мировом господстве, но безумец мог претворить ее в жизнь; и как бы ни сложилась дальнейшая судьба Европы, Кастилия была обречена, если с горных перевалов хлынут орды африканцев. Де Гусмана мало интересовала Европа; он имел мало представления о странах, лежавших за Пиренеями, не более для него реальных, чем империи Александра и Цезаря. Его волновала судьба Кастилии и отчаянного вспыльчивого народа диких нагорий, кровь которого текла в его жилах.