Тогда же перед султаном предстал и другой посланник — Жером Лашски, польский пфальцграф. Все предложения эрцгерцога в изложении Габордански прозвучали прямолинейно и даже грубовато — как свойственно людям его типа — и вызвали безудержный гнев Сулеймана. Лашски же — хитрая лиса — демонстрируя бесконечную преданность и смирение, просьбу свою передать корону в Польшу излагал, стоя на коленях и почтительно кланяясь.
И милость Сулеймана конечно же пролилась на него животворящим дождем: почести, золото, покровительство. Однако цена показалась слишком высокой даже для алчной натуры Лашски — поляки предали своих соседей-союзников, открывая дорогу туркам через их территорию к самому сердцу христианского мира.
Все это старый генерал, корчась от ярости и бессилия, узнал уже в тюрьме, куда угодил по воле надменного и высокомерного султана. Теперь Сулейман, с легким презрением поглядывая на Габордански, решил обойтись без обычной церемонии и вести беседу с иноземцами только через Главного визиря. Великий Турок не снисходил до изучения языка неверных — будь то немецкий или французский — зато австрийский посол прекрасно понимал по-турецки. Султан высказался коротко и без всякого предисловия:
— Скажи своему повелителю, что теперь я готов нанести визит сам, и если он не захочет приветствовать меня в Мохаче или Пеште, я встречусь с ним под стенами Вены.
Габордански молча поклонился в ответ. Сулейман подал знак, и один из офицеров подошел к генералу и протянул ему небольшой позолоченный мешочек с двумя сотнями дукатов. Точно такие же подарки получили и все остальные члены посольской миссии, замершие под наставленными на них пиками янычаров.
Залившись краской, Габордански промямлил слова благодарности, теребя мешочек старческими узловатыми пальцами. Султан хищно усмехнулся, прекрасно понимая, что генерал с удовольствием швырнул бы деньги в лицо презренному турку, но, конечно же, никогда не решится на подобный поступок. Затем Сулейман Великолепный легким взмахом руки показал, что аудиенция окончена, но внезапно задержал взгляд на людях, сопровождавших Габордански — а вернее — на одном из них. Этот человек выделялся своим ростом и производил впечатление чрезвычайно сильного и бывалого воина, даже мешковатый турецкий халат не мог скрыть его атлетического телосложения. По знаку султана янычары вывели австрийца вперед.
Сузив глаза, Сулейман принялся внимательно его разглядывать. Короткие рыжие волосы иноземца упрямо топорщились, длинные усы свисали ниже подбородка, а голубые глаза были как-то странно затуманены, словно человек спал — стоя и с открытыми глазами.
— Говоришь ли ты по-турецки? — спросил султан, оказывая простому члену посольской миссии честь разговаривать с ним лично. Видимо, иногда, несмотря на все великолепие и пышность Оттоманского двора, в Сулеймане проявлялась наивная простота его татарских предков.
— Да, ваше величество, — отвечал иноземец.
— И кто же ты будешь?
— Люди зовут меня Готтфрид фон Кальмбах.
Сулейман нахмурился, и рука его непроизвольно потянулась к плечу, где под тонким шелком проступал давний шрам.
— У меня хорошая память на лица, я никогда их не забываю. Где-то я видел и твое — в ситуации, которая навсегда оставила след в глубине моей памяти. Но сейчас я не могу вспомнить, что именно произошло.
— Возможно, на Родосе, — предположил германец.
— Многие бывали на Родосе, — покачал головой Сулейман.
— Верно, — спокойно согласился фон Кальмбах. — Например, там был Адам де Лиль.
Сулейман застыл, и глаза его грозно сверкнули при упоминании имени Великого полководца рыцарей Сент Джона, чья ожесточенная оборона Родоса стоила туркам шестидесяти тысяч человек. И тем не менее он решил, что глупый австриец вряд ли сам понял, как дерзко прозвучал его ответ. Сулейман вновь шевельнул рукой, разрешая посольству удалиться.
Он велел проводить послов до ближайших границ Империи, чтобы как можно скорее доставить эрцгерцогу свое предупреждение: уже через короткое время — едва ли не по пятам посольства — собирались отправиться в поход армии великой Оттоманской державы.
Приближенные Сулеймана понимали, что Великий Турок имеет планы посерьезнее установления марионеточного правительства Запольи на завоеванном венгерском троне.
Амбиции Великого Турка простирались на всю Европу — ведь эти тупоголовые францисканцы веками совершали набеги на Восток, горланя свои христианские гимны, бесчинствуя и мародерствуя. Позабыв все доводы рассудка и потакая своим прихотям и капризам, они могли вновь попытаться завоевать мусульманский мир, и хотя они все же не выходили из войны победителями, то не были и побежденными.