— Даже твоя бабушка справилась бы запросто.
— Возможно. И пошла бы выпить пинту потом.
— Она что, закладывала за воротник?
— Вообще из запоя не выходила. Я всего лишь пытаюсь соответствовать семейным стандартам.
Он вытащил листы из принтера и начал сортировать.
— Да ладно тебе. Пойдем.
— В другой раз.
Праздновать мне не хотелось. Хотелось пойти домой, переодеться, выйти на пробежку, сунуть что-нибудь в микроволновку, немного поразжижать мозги теликом, а потом завалиться спать. И тогда я буду готова к следующему раунду.
Дверь распахнулась, как от пинка, и в комнату заглянул наш суперинтендант О’Келли. По утрам он всегда так делает — чтобы убедиться, что никто не спит на посту. Обычно он приходит весь такой гладкий и розовый, после душа и хорошего завтрака. Зачес на лысине — залюбуешься. Я, конечно, не могу утверждать наверняка, но, по-моему, он это делает нарочно, чтобы подразнить бедняг, пропахших ночной сменой и несвежими пончиками из ближайшего магазина. А может, просто характер такой. Этим утром, однако, он выглядел слегка потрепанным. Мешки под глазами. На рубашке чайное пятно. Его вид хотя бы отчасти компенсировал мне еще одну ночь, проведенную в этой комнате.
— Моран, Конвей, — сказал он, подозрительно оглядывая нас, — есть что-нибудь интересное?
— Уличная драка, — ответила я. — Один пострадавший.
Все так ненавидят ночные смены не только из-за их разрушительного воздействия на личную жизнь, но еще и потому, что по ночам не происходит ничего интересного. Хитроумные убийства с запутанными историями и головокружительными мотивами могут, конечно, случиться и ночью, но известно о них станет только утром. Единственные убийства, которые происходят по ночам и о которых ночью же становится известно, совершаются пьяными мудаками, а единственный мотив пьяных мудаков сводится к тому, что они пьяные мудаки.
— Рапорт будет у вас на столе.
— Ну хорошо, что хоть чем-то занимались. Вы со всем там разобрались?
— Более-менее. Сегодня вечером подчистим все концы.
— Ладно, — сказал О’Келли. — Тогда можете заняться вот этим.
И он протянул нам листок с сообщением о вызове.
На минутку я, ну не дурочка ли, воспарила. Если вызов лег прямо шефу на стол, а не как обычно, через дежурного, попал к нам в комнату, значит, дело серьезное. Значит, речь о чем-то очень важном, или сложном, или деликатном, чего не поручишь просто следующему по списку. Здесь нужны подходящие люди. По одному хмыканью, раздавшемуся из комнаты шефа, парни выпрямляются за своими столами и начинают делать пометки в блокнотах. Один его знак, и мы со Стивом — наконец-то! — соскочим со скамейки вечных запасных и выйдем на поле, в большую игру.
Я сжала руку в кулак, превозмогая желание выхватить у него листок.
— Что это?
О’Келли фыркнул:
— Можешь притушить этот голодный блеск в глазах, Конвей. Я просто подхватил это по пути, чтобы Бернадетте не пришлось мотаться туда-сюда. Патрульные на месте преступления говорят, что выглядит это как бытовое насилие. Без вопросов. — Он бросил бумажку мне на стол. — Я ответил, что мы, конечно, очень благодарны за помощь следствию, но это вы им сообщите, что и как выглядит. Никогда ведь не угадаешь наперед. А вдруг вам повезет и это серийный убийца.
Просто подхватил по пути — да, как же. О’Келли принес этот листок, чтобы насладиться выражением моего лица. Я не шелохнулась.
— Сейчас придет дневная смена.
— А вы уже здесь. Если у тебя намечается бурное свидание, я бы советовал побыстрее все распутать.
— Но мы работаем над отчетами.
— Иисусе, Конвей! Мне не нужны рассказы Джеймса долбаного Джойса. Давай сюда, что там уже понаписала. И поторопись. Ехать-то в Стонибаттер, а эти козлы снова все перекопали рядом с пирсами.
Секунду спустя я нажала кнопку «печать». Стив, этот жополиз, уже обматывал шею шарфом.
Шеф покосился на график дежурств на доске.
— Нужно, чтобы в этом деле вас кто-то подстраховывал.
Я просто почувствовала, как Стив телепатирует мне: Сохраняй спокойствие.
— С бытовым преступлением мы и сами справимся. Занимаемся ими с утра до ночи.
— И кто-нибудь поопытнее научит вас заниматься ими с толком. Сколько времени вы распутывали ту историю с молодой румынкой? Пять недель? И это с двумя свидетелями, которые видели, как ее парень всадил в нее нож. А пока вы копались, пресса и эти, что за права человека, кричали про расизм и, мол, если бы речь шла об ирландской девушке, мы бы уже давно всех арестовали.
— Свидетели не хотели с нами разговаривать.