Ох, грехи наши тяжкие, вызвался я сделать доклад по литературе, и сам не рад.
Вот если бы фантастика — за милую душу, а современную прозу я не люблю. В этих романах все говорят либо о делах, либо сводят счеты за прошлое, либо просто — слякоть. Появился бы герой вроде капитана Блада. Разве нет в жизни таких, как дядя Гоша? Или отец? На трудном они бы себя показали, а так жизнь у них кисло проходит, для себя живут, а на большее задуманы.
Да, сегодня Оса опять выдала. Сказала, что ни у кого в нашем классе нет настоящего призвания. Мы завопили, тогда она попросила сказать будущих математиков, кто такой Эварист Галуа и в чем суть его математики.
Ну, Пушкин, конечно, знал, а остальные ни фига, общие слова.
Потом она спросила будущих медиков, что они знают об операциях Бернарда, о его первых пациентах.
Книжку его, конечно, Антошка читала, Чернышева слышала, а ведь в мединститут собирается человек десять.
Еще она поинтересовалась у Костровой, которая мечтает о структурной лингвистике, что она думает о романах Стругацких.
Я фыркнул, я-то понял, в чем дело, а Кострова пожала плечами. Она фантастику презирала.
И тут Оса выдала текст: мы пустоцветы, иждивенцы, мы ничего своим умом в жизни не ищем, готовимся с репетиторами…
Мамедов, правда, пытался вякать, что очень расходятся программы школы и института, но Оса вошла в штопор.
— А без репетиторов не можете? Сами, самостоятельно взяв программу? Поднимите руки, кто ни с кем не занимается?
Все опустили головы, даже я, хоть я только с дядей Гошей поговорил, когда он мне учебники из геологического за первый курс принес…
— Вот видите, а потом будете злиться, что кто-то не попадет в институт… Но разве вы приложили максимум сил, разве вы поборолись за себя? У вас нет мировоззрения, вы не знаете историю той науки, которой себя хотите посвятить…
Тут Чагова подняла руку.
— Можно? Хорошо бы давать каждому человеку попробовать на зубок будущую работу…
Даже Оса растерялась.
— А как?
— Вот если бы будущий учитель пошел на год уборщицей в детский сад, или ясли, или школу, а будущий врач — санитаром. И чтоб справку подписывало не начальство, а сами больные или родители детей. А потом, чтоб принимали в эти институты не по экзаменам, а по справкам…
— А, всегда найдутся лазейки, фефела… — скривил губы Ланщиков.
— И потом могут попасть в институт добрые люди, но малоспособные… — даже Чернышева оживилась.
— Ну и пусть. В этих профессиях доброта важнее талантов.
— А науку кто будет двигать?
— Найдутся и человечные таланты, а балласт отсеется, который только себя любит…
— А я хотела бы стать продавцом игрушек для маленьких… — сказала Комова.
— А что лучше, — спросила Ветрова, — когда у человека призвание к чему-то одному или ко многому?
— Талант не бывает одноцветным, — сказала Оса… — То, что сегодня называют «хобби», — это неиспользованные способности человека, заложенные в него от рождения…
— Чем же отличается талант от неталанта? — спросила Зойка Примак.
— Трудностями, — выдал Сашка Пушкин. — Больше препятствий — больше силы волн. Демосфен был косноязычным, а Джесси Оуэн болела полиомиелитом…
Его не все поняли, и Антошка пояснила:
— Ну человек стал оратором, несмотря на физический дефект, а она чемпионкой по бегу. Жалко только, что талант бывает чаще, чем воля…
Оса переводила взгляд с одного на другого. Она достигла главного, мы начали спорить, а это она любила больше всего на свете.
Я вспомнил, как Эмилия Игнатьевна всех людей мерила своей математикой. Однажды она сказала Митьке:
— Да, ты не фонтан. Кто не фонтан, так это ты, но куда ты денешься сегодня без математики. Надел брюки и думаешь, что уже мужчина? Это в XIX веке можно было проскочить в мужчины без математики, а теперь только грузчиком устроишься, да и то выгонят за неграмотность, разве что по блату возьмут…
Кирюша, наоборот, отшучивалась.