– Примерно так я и думал... – разговаривает он сам с собой, изучая документ, потом смотрит на меня, долго, грустно так смотрит: – Ты хорошо искала в квартире своего учителя?
Искала? А что там надо было искать? Пыль на стеллажах? Отпечатки пальцев? Старые газеты? Желтые от времени фотографии? Нет, милый мой охотник, я ничего не понимаю, ничегошеньки.
– Если хорошо поищешь... – ухватив бумагу за уголок, он покачивает ей перед моим носом, – то такой документ... Или примерно такой. Или какой-то похожий – ты обязательно у него найдешь.
Надо же, у вермута нет вкуса; алкоголь пока не в состоянии расшевелить мой мозг и заставить его работать в полную силу.
Зина привез меня к себе в Марьину Рощу, усадил за журнальный столик, достал бутылки, налил – все молча. Подошел к зеркалу, уставился в него и, по обыкновению, пропал, исчез в своих Зазеркальях; я уже привыкла к тому, что время от времени зеркало уводит его у меня.
Минут через десять он вернулся к столику, затушил мою сигарету, упавшую с ободка пепельницы, налил себе немного.
– Зачем ты их отпустил? Они же вернутся?!
– Вряд ли... Я их убедил не возвращаться, – он отпил, поставил стакан. – У нее в самом деле есть родственники или наследники?
Есть... Дочка и внучка. Какое это имеет значение? Я ни черта не могу понять, ни черта.
– В той бумаге оговорено, что она – одинокий престарелый человек. Одинокий, понимаешь? – он встряхнул меня за плечо. – Понимаешь? Это один из основных пунктов соглашения.
– Как ты там оказался? – зачем-то спросила я, пытаясь пальцем стереть с полировки след от моей сигареты.
Значит, вон что получается... Получается, что он с определенного момента за мной "присматривает". С какого момента? После того, как я рассказала про исчезнувшего учителя. Вернее сказать, про то, что его так и не нашли, а я занялась игрой в прятки. А я-то полагала, что мне только мерещится вечное мелькание за спиной "сиреневых сумерек".
– У меня сложилось впечатление, что ты ненароком ввязалась в не совсем безопасные игры.
Ты прав, охотник, прятки – рискованная игра, я давно знаю, еще с тех пор, когда все мы вместе проживали под нашим старым добрым небом...
– А-а, ч-ч-ч-ерт!
Впервые за время нашего знакомства он кричит на меня.
А, ч-ч-ч-ерт, да что же я за человек такой? Совсем не от мира сего? Это же элементарная схема, давным-давно отработанная, известная, скорее всего, всякому первокласснику; ну, неужели так трудно свести концы с концами? Фирма – как правило, ее интересы лежат в области операций с недвижимостью – заключает со стариками, не моложе, скажем, семидесяти лет, договор: мы, милый человек, беремся тебя опекать, поить-кормить, холить и лелеять, выплачивать тебе пожизненную пенсию, и все исключительно из человеколюбия (будь здоров, милый человек, и живи до ста лет!), и всего-то мы хотим получить взамен твою жилплощадь, когда ты, тихо и мирно, в довольстве и достатке, отдашь Господу Богу свою бессмертную душу.
Зина налил себе – чуть больше против прежней дозу – и залпом выпил.
– Ты думаешь, по теперешним временам это составляет большую проблему – помочь человеку стартовать в мир иной?
Нет, не думаю; население Огненной Земли на добрую половину состоит из кинг-конгов; они вышли из лесов, напялили на себя турецкую кожу, американские портки и итальянские ботинки – сидят друг на друге и друг дружкой погоняют; временами друг дружку расстреливают, поджигают или взрывают...
– Вот именно, – продолжал Зина. – Как же не помочь человеку – имея-то на руках бумагу, по которой его квадратные метры автоматически переходят в собственность компании... Ты что, спишь?
– Нет, я слушаю.
Я очень внимательно слушаю; мои прикрытые глаза и расслабленная поза – это как раз признак рабочего состояния – я ж сочиняю комиксы! Я создаю их днем и ночью, на улице и в трамвае, дома и на работе, в электричках и метро, за чтением книги или в угаре пьянки, сидя на фаянсовом унитазе или пиршествуя в дорогом кабаке, лежа в постели с тобой или обжигаясь утренним кофе; мой жанр прост и доступен широчайшим массам населения Огненной Земли, ибо он точно, как патрон в ствол, входит в современное направление туземного искусства; комикс!.. длинная серия статичных сценок, оживающих в прорывах фонтанирующего из меня китчевого материала, – я срисовываю их с натуры без особых усилий и творческих мук, я просто изымаю их из вещества жизни; и там, где они присутствовали, шевелились, представляя жесты и телодвижения персонажей, остаются зияющие пустоты. Из этих кадров и складывается наша комиксная "фильма"; нет, охотник, я слушаю, крайне внимательно слушаю: водящий в прятках зачастую ориентируется в пространстве исключительно по слуху... И значит, в финальном кадре нашей композиции должна прозвучать заветная реплика, должна, должна, извини, брат-охотник, мне что-то не по себе, мутит, крутит, я, пожалуй, побегу в ванную, не держи меня, не надо, а то я не донесу...