будет вести отсчет себя самого. И потому всю жизнь его будет преследовать тяжкий синдром; он возник из ничего – и потому даже в относительно зрелые годы он не сможет преодолеть мучительную тягу к зеркалу, в которое может вглядываться часами, пытаясь понять, кто он такой и откуда взялся... Числящийся по бумагам сиротой, он никогда себя таковым не ощущал: даже сирота имеет начало, понимает, что где-то когда-то жили люди, произведшие его на свет, – а подкидыш лишен даже этой хрупкой опоры; его произвели на свет ночь, сырой от дождя и жесткий порог какого-то чужого дома и собственный истошный крик... Люди добрые отнесут его в приют, и он станет повторять путь диккенсовского мальчика – с поправкой на местный колорит; и не раз и не два позавидует своему литературному братцу: в старой доброй Англии детей не заставляли сутками стоять в холодном коридоре за малейшую провинность... Однажды этот мальчик решит убежать из детского дома – это решение он примет после того, как воспитатель едва не убил его; дело было в столовке, где воспитатели, нажравшись до икоты из детского котла, приступили к развлечениям: им бывало скучно коротать время просто так. Один из них взял мальчика за ноги и стал крутить над головой, предупредив зрителей, что сейчас этого щенка он шмякнет башкой о стенку... Наверное, он так бы и поступил, но у мальчика пошла кровь из носа, и воспитатель просто швырнул его на пол. Он убежал и некоторое время жил на свободе: воровал, побирался; перезимовал на чердаках, весной его поймал милиционер, привел в отделение; мальчику очень повезло, что милиционер был в валенках. В валенках не так больно – милиционер бил его ногами в живот, чтобы не сбегал впредь. За время отсутствия мальчика в детском доме произошли перемены – появился новый воспитатель, дети дали ему прозвище дядя Степа – он был очень высокий, длиннорукий, огромный. Дядя Степа был по профессии строителем; казалось странным, что человек с такой хорошей профессией поменял стройку на ночные дежурства в детдоме – однако недолго так казалось: дядя Степа уводил по ночам мальчиков в туалет и насиловал; не избежал этой участи и мальчик, похожий на Оливера Твиста. Он изнасиловал много детей; слухи о его наклонностях просочились за стены дома, и дядя Степа исчез, его убрали, а дело тихо замяли. Летом мальчик убежал опять – он не хотел попасть в психушку. Перед каникулами детей сортировали: кого послать в пионерлагерь, а кого в психушку; путевок в общество пионеров было раз-два и обчелся – зато психушка принимала всех желающих. Приятель рассказывал мальчику: там три раза в день делают уколы, после которых не можешь ни сесть, ни встать, и мозги делаются каменные. Мальчик опять убежал. Погулял недолго. Через неделю после побега он побирался у гостиницы, клянчив у людей жвачку, и вдруг почувствовал на плече чью-то твердую руку. Человек был не в форме милиционера – это обстоятельство мальчика успокоило. Человек отвел мальчика домой, ногами в живот бить не стал – вымыл в ванне, накормил, уложил в постель. Мальчик решил, что немного поживет здесь, а потом, конечно, убежит, но на третий день человек его куда-то повез на электричке. Они приехали к деревянным строениям, возле которых бродили люди с ружьями. К его попечителю все здесь относились подчеркнуто уважительно и называли его Дед. Дед ушел в дом и вернулся с ружьем. Потом он долго стоял на краю поляны, наконец крикнул: "Дай!" – и два раза выстрелил; мальчик видел, как взорвались тарелочки, летящие высоко над землей... И понял, что от Деда не уйдет. Он научится так же стрелять, а потом вернется в детский дом – с ружьем... Дед оказался тренером по стрелковому спорту; мальчик стал жить в его квартире, пошел в нормальную школу, Дед вечерами просиживал с ним за столом, помогал с уроками, и через год они "подтянулись" до нормального уровня. На среднем уровне мальчик и продолжал учиться. На стрельбище он прогрессировал куда быстрее, чем в классе: стрелял все лучше и лучше, выполнял нормативы, "рос". Так и вырос в мастера спорта. Наверное, это обстоятельство и сыграло роль в дальнейшем образовании – его буквально за уши протащили в институт связи; учился он средненько, массу времени отнимали разъезды и тренировки, но диплом он все-таки получил. Спортивная его карьера оборвалась резко и – как говорили коллеги – бессмысленно. Умер Дед. Он вдруг почувствовал, что не в состоянии поехать на стрельбище. Его пытались вернуть – уговорами и даже силком: привозили, выталкивали на огневой рубеж – но он уходил. В конце концов ушел совсем. На спорте он поставил крест, надо было работать, впрягаться в какое-нибудь дело... Года четыре назад к нему пришел человек; сказал, что наслышан о его снайперских талантах и предложил, как он выразился, выполнить штучную, "ручную" работу. Не вполне понимая, чего от него хотят, он согласился продолжить разговор в ресторане, закрытом для посторонней публики; они сидели за столиком, вкусно ели – вдруг работодатель напрягся и, глядя в тарелку, тихо сказал: "Вот этот человек". Он обернулся: в зал входили четверо; трое явно эскортировали четвертого... С трудом, но все-таки можно было в нем узнать – дядю Степу... Ну, вот и вся история, а теперь вставайте, девушка, уходите – уже два часа ночи, вам пора домой.