— Бегите, девочки, — прошептал Колюня и вытер рукавом куртки вспотевший лоб.
Но мои ноги словно приросли к земле. В это момент несущийся на нас автомобиль замер на расстоянии метров двадцати. Сразу с трех сторон распахнулись дверцы. Свет фар слепил глаза, мешая рассмотреть что-нибудь в деталях. Но это был он — серебристый монстр, машина-призрак, которая появлялась в самые поганые мгновения моей жизни.
Скрученная до предела временная спираль, лопнув, синхронно с первым выстрелом, яркой стрелой взвилась в небо. От Пежо в нашу сторону бежал человек. Даже в полной темноте, даже в тот момент, когда голова, казалось, перестала соображать, превратившись в комок липко-обжигающего страха, я не могла не узнать бегущего. В какой-то чужой, распахнутой рыжей куртке и видневшейся из-под нее белоснежной рубашке ко мне мчался мой муж… Мой самый любимый человек…
Я вскочила, чтобы броситься ему на встречу и защитить от выстрелов, которые, как мне показалось, звучали теперь со всех сторон. Сергей затравленно оглянулся и ускорил бег. Повторяя его движение, я тоже обернулась и в ужасе закричала. С другой стороны улицы прямо на нас молчаливыми черными тенями неслись огромные страшные фигуры, державшие наперевес, наизготовку смертоносные автоматы Калашникова. Не помня себя я бросилась навстречу к мужу…
Нам оставалось всего несколько шагов до встречи, как вдруг Сережка резко споткнулся, словно налетел на невидимую преграду, вытянул вперед руки и упал в снег. Одним прыжком я преодолела оставшееся расстояние. Сергей лежал на спине, странно подвернув ногу. На груди, под белоснежным воротничком алел пионерский галстук. Боже, зачем он его одел? И почему этот галстук такой мокрый?
Не успев ничего, понять я отлетела в сторону, сметенная какой-то огромной тушей, навалившейся на меня сзади. Лицо уткнулось в противную ледяную кашу, мгновенно заполнившую рот, нос и даже глаза. Я попыталась вздохнуть и поняла, что вместо воздуха в легкие проникает только эта холодная жижа, скрипящая на зубах глиной и песком. Я тонула, лежа на твердой земле….
22 октября (суббота, раннее утро).
— Ну, вот и очнулась наша красавица!
Голос Колюни я услышала раньше, чем успела открыть глаза и увидеть незнакомую комнату, обитую вагонкой и украшенную расписными жестовскими подносами, расписанными под Хохлому красно-золотыми разделочными досками и сине-молочными гжельскими тарелками. Судя по большому буфету с посудой, плитой и мойкой, расположенным у дальней стены, большому столу, на котором веселой гурьбой сгрудились краснобокие чайные чашки и добротным деревянным табуреткам, накрытым клетчатыми попонками, я находилась на чьей-то кухне.
Приподняться у меня не получилось. Клетчатая занавеска слева от меня почему-то зашаталась и поплыла перед глазами взад-вперед как на качелях.
— Сергей Тимофеевич! Витолина проснулась! — закричал куда-то в сторону наш водитель и тут же склонил ко мне сове бледное лицо с огромными сияющими черными глазищами. — Как ты себя чувствуешь?
— Где мы, Коля? Я что, спала? — я не успела задать и десятой части тех вопросов, которые крутились на языке, как вдруг внезапно какой-то вихрь подлетел ко мне, приподнял над полом, закружил и затормошил, до боли стиснув ребра. Еще не понимая, что произошло, но уже чувствуя, что случилось что-то очень хорошее, я осторожно вдыхала очень знакомый, чуть горьковатый, пахнущий одновременно мандарином и свежей травой, самый любимый запах на свете.
— Только не пугайся, — засмеялся Толкунов, аккуратно усаживая меня в кресло. Пол подо мной незамедлительно снова зашатался.
— Да что это такое, черт побери! — ругнулась я, затравленно оглядываясь, — Почему все плывет?
— Потому что это кресло-качалка, — мгновенно ответил на вопрос откуда-то из-за спины муж и придержал рукой мою голову, — Оглядываться не рекомендую!
Собравшись с силами я вынырнула из его теплых ладоней и оттолкнувшись резко поднялась с кресла, едва не улетев на средину комнаты. Упасть мне не дал подоспевгший Колюня.
— Не ушиблась? — подбежал сзади Сергей.
И тут я увидела его лицо. Точнее, не лицо, а распухшую багрово-синюю маску с заплывшими глазами, запекшейся черным цветом ссадине на подбородке и разбитой бровью.
— Господи, что это? — в ужасе заорала я, узнавая и не узнавая самое любимое на свете лицо.
— Ну я же говорил, — захохотал Сергей, — Видок у меня, Коляныч, не для слабонервных.
Николай (еще один дурак, откуда только они взялись на мою голову?) почему-то тоже засмеялся.
Через полчаса я с удовольствием пила обжигающий чай из дурацкой пузатой чашки и пыталась слушать рассказ Толкунова, каждый раз содрогаясь от ужаса, когда он подносил к своим опухшим, разбитым губам кусок мягкой свежей булки с маслом.