Кеннеди... Кеннеди... Кеннеди...
Срезали...
Может, в чужой политике
не понимаю что-то?
Но понимаю залитые
кровью беспомощной щеки!
Баловень телепублики
в траурных лимузинах...
Пулями, пулями, пулями
бешеные полемизируют!..
Как у него играла,
льнула луна на брови...
Думали – для рекламы,
а обернулось – кровью.
Незащищенность вызова
лидеров и артистов,
прямо из телевизоров
падающих на выстрел!
Ах, как тоскуют корни,
отнятые от сада,
яблоней на балконе
на этаже тридцатом!..
Яблони, яблони, яблони –
к дьяволу!..
Яблони небоскребов –
разве что для надгробьев.
* * *
Нам, как аппендицит,
поудалили стыд.
Бесстыдство – наш удел.
Мы попираем смерть.
Ну, кто из нас краснел?
Забыли, как краснеть!
Сквозь толщи наших щек
не просочится свет.
Но по ночам – как шов,
заноет – спасу нет!
Я думаю, что бог
в замену глаз и уш
нам дал мембрану щек,
как осязанье душ.
Горит моя беда,
два органа стыда –
не только для бритья,
не только для битья.
Спускаюсь в чей-то быт,
смутясь, гляжу кругом,
мне гладит щеки стыд
с изнанки утюгом.
Как стыдно, мы молчим.
Как минимум – схохмим.
Мне стыдно писанин,
написанных самим.
Далекий ангел мой,
стыжусь твоей любви
авиазаказной...
Мне стыдно за твои
соленые, что льешь.
Но тыщи раз стыдней,
что не отыщешь слез
на дне души моей.
Смешон мужчина мне
с напухшей тучей глаз.
Постыднее вдвойне,
что это в первый раз.
И черный ручеек
бежит на телефон
за все, за все, что он
имел и не сберег,
за все, за все, за все,
что было и ушло,
что сбудется ужо,
и все еще – не все...
В больнице режиссер
чернеет с простыней.
Ладони распростер.
Но тыщи раз стыдней,
что нам глядит в глаза,
как бы чужие мы,
стыдливая краса
хрустальнейшей страны.
Застенчивый укор
застенчивых лугов,
застенчивая дрожь
застенчивейших рощ...
Обязанность стиха
быть органом стыда.
Художник Филонов
С ликом белее мела,
в тужурочке вороненой,
дай мне высшую меру,
комиссар Филонов!
Высшую меру жизни,
высшую меру голоса,
высокую,
как над жижей,
речь вечевого колокола.
Был ветр над Россией бешеный
над взгорьями городов
крутило тела повешенных,
как стрелки гигантских часов.
А ты, по-матросски свойский,
как шубу с плеча лесов.
небрежно швырял Подвойскому
знамена царевых полков.
На столике полимеровом –
трефовые телефоны.
Дай мне высшую меру,
комиссар Филонов.
Сегодня в Новосибирске
кристального сентября
доклад о тебе бисируют