Мы приветствуем его, растянув щёки, пустив бушевать на верёвочке даму-великаншу, которая находится при нас. Он сидит на изолированном стуле из красного дерева, носит драку и усы из фиалок и незабудок. Полное гнездо вшей радостно поёт в его левом глазу. Мы низко кланяемся.
«Ваше высочество, – начинаю я, – вы круты». Он кивает.
«Вы джентльмен». Он кивает.
«Вы далай-лама христианского мира». Он кивает и подзывает министра с орденом рекламы.
«Вы пугало небесное» (хт ргт, говорит он министру).
«Ваши лапы молитвенно сложены днём и ночью» (хт ргт, говорит он министру).
«Ваш ватерклозет называется Татрафюред[86]» (хт ргт, говорит он и откладывает в сторону тряпку).
«Вы красите вашу бороду хной, чернильными орешками и цикорием» (хем хем, говорит он).
«У вас язык из эбонита, и кормитесь вы человечьим мясом». «Подайте в отставку! Велите опровергнуть вступление войск! Отрекитесь от вашей лесбийской любви к природе! Не будьте вы беллетристом! Заклинаю вас!»
Голос мой пресекается, и я подаю знак стоящему позади меня гимнастическому союзу:
«Поднимайте и опускайте, поднимайте и опускайте,
Пока лебедь не повиснет на виселице» (что и было тотчас проделано).
Но тут произошло нечто совершенно неожиданное. Молящийся пёс в экстазе молитвенно сложил свои лапы, подступил к самой рампе и высунул язык, будто хотел получить облатку причастия. Он запрокинул голову. И его механизм хрустнул. Он закрыл глаза и испустил дух.
Приложение
Ханс Рихтер. Абстрактная поэзия
Одной из кульминаций тех ранних мероприятий был вечер 25 июня 1917 в нашей «Дада-галерее на Банхофштрассе» (которая на самом деле находилась на Тифенхёфе – одной из незначительных боковых улочек). Кульминацией это было потому, что вечер предложил нам форму искусства, в которой Балль довёл свои разборки с языком до последней крайности. Тем самым он сделал шаг, который повлёк за собой значительные последствия в литературе, дожившие и до наших дней.
Запись в его дневнике от 5 марта 1917 гласит: «То, что изображение человека в наше время исчезает из живописи всё больше и больше, а все предметы наличествуют лишь в разложении, стало доказательством того, насколько уродлив и пошл человеческий облик и насколько мерзок всякий предмет нашего окружения. Решение поэзии по сходным причинам отказаться от языка (как в живописи от предмета), уже назрело. Это вещи, которых, пожалуй, не было ещё никогда». С 25 июня они уже были!
Ещё 14 июля 1916 на большом вечере дада в Гильдии весовщиков в Цюрихе, в программе которого была музыка, танцы, теории, манифесты, стихи, картины, костюмы и маски и на котором в том или ином виде выступали Арп, Балль, Хеннингс, композитор Хойсер, Хюльзенбек, Янко и Тцара, Балль прочитал своё первое абстрактное звуковое стихотворение «О Гаджи Бе´ри Бимба». Среди огромного вала неизвестного и ошеломляющего материала воздействие этого новшества было скорее отмечено, чем опознано. Но целый вечер, посвящённый этой новой стихотворной форме, окончательно донёс её до нашего сознания и до сознания публики.
«Этими фонетическими стихами мы хотели отречься от языка, который был выхолощен журнализмом и стал непригоден к употреблению. Нам пришлось вернуться в глубочайшую алхимию слова и покинуть даже саму алхимию слова, чтобы таким образом сохранить для поэзии её священную вотчину».
Итак, в нашей галерее была объявлена декламация «абстрактных стихов» Хуго Балля. Я немного опоздал, и когда я пришёл, зал был переполнен. Сесть было уже некуда! Балль вспоминает: «На мне был специальный костюм, сделанный по моим эскизам и эскизам Янко. Мои ноги стояли внутри узкой колонны из блестящего синего картона, которая доставала мне до пояса, так что я выглядел над нею как обелиск. На мне был вырезанный из картона огромный воротник, оклеенный внутри багряным, а снаружи золотым, на шее он был закреплён так, что я, поднимая и опуская локти, мог двигать им, словно крыльями. А на голове – цилиндрический, высокий, в белую и синюю полоску головной убор шамана.
Я установил с трёх сторон подиума против публики нотные пюпитры и водрузил на них мою расписанную красным карандашом рукопись, чтобы торжественно считывать то с одного, то с другого пюпитра. Тцара знал о моих приготовлениях, то была настоящая маленькая премьера. Всем было любопытно. Поскольку я, будучи колонной, не мог ходить, меня вынесли на подиум в момент затемнения, и я медленно и торжественно начал:
гаджи бери бимба гландриди лаула лонни кадори
гаджама грамма берида бимбала гландри галассасса лаулиталомини