— А как оно, ощущение? Ну, когда ты теряешь своих подопечных. Как ты это переносил? Это тяжело?
— Да ну как сказать? — Робин вздохнул. — Поначалу да, плющило. Испытывал чувство вины, угрызения совести. Даже клялся больше этим никогда не заниматься. А потом подумал — а чё, собственно, я так близко к сердцу всё воспринимаю? Это обычная работа. Есть такая работа, где люди умирают. У докторов, например, у пожарных, или у спасателей. Хошь — не хошь, а кто-то да преставится, как бы ты не старался его уберечь. И что, всю жизнь после этого надо себя казнить? А как же, например, командиры, которые поднимают солдат в атаку? Они же знают, что ведут их на верную смерть. И ничего. Как-то с этим живут. А я, в отличие от них, никого под пулемёты не гоню. Я всех честно предупреждаю, что нужно делать, как себя вести, и куда не лезть. Вытаскивать шибко любопытных 'героев' за шиворот из какой-нибудь задницы — это гарантированная смерть и для них и для меня. И зачем оно мне надо? Да даже по логике подумай, Писатель. Вот я — единственный знающий человек из всех вас. Я могу вас привести в Зону и вывести из неё без потерь для здоровья. Я это могу. И я всё делаю для этого. И вот теперь представь, что какой-то баран отбился от коллектива, попёр чёрти куда, и вляпался в аномалию. Вероятность его спасения почти нулевая. И если я полезу следом за ним, то тоже погибну. В результате, группа останется без единственного специалиста, который сумел бы её вывести из Зоны. Всё, смерть группе. Поэтому я понял, что лучше пожертвовать одной паршивой овцой, которой не дорога её собственная жизнь, дабы не рисковать жизнями всей группы. Так я стал относиться к потерям, как к чему-то штатному, обыденному. Я стараюсь не сближаться со своими туристами, не привыкать к ним, и не проникаться симпатиями. Бывают, конечно, исключения. Но, как правило, такие люди строго придерживаются всех моих правил. Потому они мне и симпатичны. С ними не бывает проблем.
— И как часто гибнут люди?
— Примерно через раз.
— Думаешь, в этот раз кто-то может погибнуть?
— Запросто. Ну а чего особенного? На то он и экстремальный туризм. Вон, например, альпинисты. Залазят к чёрту на рога, на высоту, и погибают там с завидной регулярностью. А доставать их трупы оттуда уже нереально. Так и валяются на склонах, под открытым небом, как кучи мусора. Или, вон, дайверы какие-нибудь. Заблудились в помещениях затонувшего корабля, или в полостях подводного грота, зацепились там каким-нибудь шлангом, или акваланг повредили — всё, финиш. Точно так же и здесь. Повёл себя неправильно — считай, что приехал на собственное кладбище. Минное поле тоже кажется тихим и безопасным, пока кто-нибудь не наступит на мину.
— Кто в группе риска, как думаешь?
— В первую очередь этот, болтун. Ну, который в штанах модели 'обосрался и иду'. Димон, кажется.
— Тимон, — поправил я. — Он говорил, что профессиональный экстремал.
— Видал я таких экстремалов. Только языком молоть и горазды. Подобных выпендрёжников Зона проглатывает в первую очередь. Если парень не остепенится, то он обречён.
— Может с ним ещё раз поговорить?
— Хочешь — поговори. По мне, так только время даром потеряешь. Такие люди не вразумляются, пока лично по соплям не получат. Ты его только раззадоришь своими предупреждениями. Да расслабься ты, мастер пера, успокойся. Глядишь, ещё и окажется, что наш сорвиголова — крутой только на словах, а как увидит зоновские приколы, так сразу и обделается. Станет смирным, как овечка.
— Надеюсь.
— Вот америкосы — действительно проблема.
— Они англичане.
— Да пофигу. Буржуи — они буржуи и есть. Да ещё и этот к ним привязался — борцун за чистую экологию.
— А что с ними не так?
— Они идейные. Безопасность природы для них важнее, чем своя собственная. Чувство самосохранения у таких товарищей развито плохо. Для них главное — борьба. Если они потащились сюда, значит, действительно настроены серьёзно. У меня уже были проблемы с иностранцами. И довольно серьёзные. Поэтому та сладкая буржуйская парочка меня основательно напрягает.
— А Зелёный?
— На этого мне наплевать. Главное, чтобы он англичашек спонтолыги не сбил, и не потащил их за собой куда не надо. Сам пусть лезет куда хочет. Мало ли у нас в стране каждый день людей пропадает? А иностранные граждане должны остаться невредимыми. Потому что международными разборками я уже сыт по горло.
— Что, были прецеденты?
— Были. Лягушатник один подставил, ни дна бы ему не покрышки. Потом его родственнички шум подняли. Стали под меня копать. Взялись серьёзно, основательно. Видимо, связи у них хорошие были. Но у меня они оказались лучше. Отбрыкался. Теперь вот последнюю ходку сделаю, и всё — на дно. Главное, ничего не запороть. За иностранцами буду следить в оба.
— Девчонка, вроде бы, наполовину русская.
— Значит не всё так плохо, — Робин рассмеялся.
Предупредительные знаки стали появляться всё чаще, и я догадался, что мы подъезжаем к границе Зоны. Кроме, собственно, угрожающих знаков, типа 'Охрана стреляет без предупреждения', ничего необычного округа в себе не таила. Просто небольшой лесок, с пролегающей через него дорогой, отороченной кустами.
— Когда подъедем к КПП… Слышите?! Алё! — Робин обращался уже ко всем пассажирам. — Когда подъедем к КПП, из машины не вылазьте. Сидите на своих местах, как мышки. Даже если попросят выйти — делайте это только с моего разрешения. Все вопросы буду решать я, так что проблем возникнуть не должно.
Не успел он договорить, как впереди показались окрашенные в камуфляж кубические постройки контрольно-пропускного пункта, с прожекторами на крышах. Дорогу преграждал полосатый шлагбаум. На самой же дороге были разложены металлические шипы, вдоль которых прохаживались полицейские с автоматами АКСу через плечо. Из кустов, возле дороги, высовывалось зелёное рыло бронетранспортёра, с надписью 'ПОЛИЦИЯ' и номером на борту.
Заметив приближающуюся машину, автоматчики остановились, посреди дороги, и замерли в ожидании. Даже на почтенном расстоянии, я ощущал на себе их пристальные взгляды.