Похоже, Робина тут заждались. Бегло взглянув на калитку, водитель заглушил двигатель, и распорядился:
— Приехали! Можете выходить!
Компания в салоне загудела и потянулась на выход. Я тоже вышел из кабины, позвякивая своими бутылками. Ноги утонули в упругом травяном ворсе, из которого тут же выпрыгнул потревоженный кузнечик, сухо срикошетивший об заборную доску. Обойдя машину, я присоединился к остальной команде.
Тем временем, Робин обнимался с хозяевами дома, которые встречали его как родного сына. Это не удивительно. Сейчас он был единственной ниточкой, связывающей их с цивилизацией.
Мужчина поинтересовался, привёз ли Робин сигареты, и несказанно обрадовался, когда тот ответил, что привёз. Старушку больше волновало постное масло, и лекарство от головной боли. Робин кивал, наслаждаясь их детской радостью. Он напоминал чудаковатого барина, вздумавшего побаловать своих обнищавших крестьян. Пока они с хозяином вытаскивали из машины провизию, и аккуратно переносили её в дом, к нашему двору начали подтягиваться остальные жители Паутовки.
— Семёновна, эт чаво, Максим приехал штоля? — прокричала через калитку подошедшая бабушка в старом, истёртом дыр пальто.
— А ты сама не видишь штоль? — гордо ответила хозяйка дома хвастливым тоном.
— А я смотрю машина стоить, вродя яво.
— Его, его. Чья же ещё-то?
— О-о. То-то я гляжу, машина приехала. Чья, думаю, машина. Не Максима ли?
— А конфеток привез, Максим, конфеток-то?! — тоненьким визгливым голоском запищала очередная подошедшая старушка.
— Привёз, бабзин, привёз, — деловито ответствовал Робин, не оборачиваясь в её сторону, и тут же с серьёзным видом обратился к хозяину дома. — Как там моя ласточка?
— В полном ажуре, — тот картинно присел, разведя руки. — Работает как часики. Заводится — только толк! И зажурчала. Я ж её, родимую, всю перебрал до винтика, всю смазал, отрегулировал. Вот только перед твоим приездом заводил. Проехал до шоссе и обратно. Никаких оказий. Полный порядок.
— Это хорошо. Вы это, давайте потом делёжкой заниматься. А прежде моих ребят распределите, кого куда.
— Ну, мы четверых разместим, вместе с тобой — запросто. Там семейные есть?
— Вот эти двое и те. Эти, кстати, иностранные граждане. И я бы хотел, чтобы вы их приютили. Всё поспокойнее будет, если они рядом со мной заночуют.
— Замечательно. А вторую пару Егоровна возьмёт. Возьмёшь, Егоровна?
— Да чавож не взять-то, хороших людей? Возьму касатиков.
— Ну, вот. Мы значится берём тебя, иностранцев и вон, мужичка того. Этих семейных — к Егоровне. Двоих ребят — того, что в шляпе, и вон того, с телевизором — Гришаевы возьмут. Волосатика — к Зинаиде поселим, говорливого — к Петру Николаичу, а этого…
Взгляд хозяйки остановился на мне, но не успела она открыть рот, как Робин её опередил:
— А этого к дяде Гене определим.
— К Притукнутому? Это зачем?
— Парень — писатель. Хочет дядьгенины байки записать для своей книги.
— А-а, вон оно как. Ну, тады ладно. Пущай. Токмо Притукнутый его всё равно не возьмёт. Он совсем от нас отделился. Живёт как битюк.
— Мы попробуем с ним договориться, — Робин подмигнул мне.
В течение следующего часа, жители деревни делили привезённое Робином продовольствие. Галдёж стоял такой, что казалось мы находимся на базарной площади. Наша команда разбрелась гулять по округе. Робин предупредил, что прогулки по жилому сектору Паутовки — совершенно безопасны, но не рекомендовал выходить за ограду. Гринписовцы тут же вооружились своими приборами, и начали исследовать окрестности, собирая пробы для анализа. Тимон, Ковбой и Ромео с Джульеттой по очереди фотографировались рядом с жёлтым знаком 'Радиация!'. Шеп тыкал свой планшетник, усевшись на завалинке, а Николай куда-то пропал. Команда явно разделилась по интересам, и мне не хотелось ни к кому примыкать, хоть внутренний голос и подсказывал, что сейчас необходимо держаться всем вместе.
Впрочем, чего я волнуюсь? Всё могло оказаться гораздо хуже. Нас могли привезти в логово каких-нибудь разбойников, но этого не случилось. Значит у Робина добрые намеренья. Даже если обещанные иликтинские чудеса окажутся выдумкой, я хотя бы буду вспоминать загадочных ложнозайчиков. Ну и рассказы дяди Гены, если конечно после двух бутылок водки он будет в состоянии мне что-либо рассказать.
Солнце медленно опускалось за кроны деревьев. Во дворе продолжалась делёжка привезённых продуктов. Делили всё по-братски, по справедливости. Взвешивали муку, крупы, раскладывали конфеты, спичечные коробки, разливали поровну масло, керосин.
А у противоположного забора что-то выясняли защитники природы. По обрывкам доносящихся до меня фраз я понял, что их приборы не засекли никаких отклонений от нормы.
Тут заработал двигатель ГАЗели, приглушив своим утробным рыком нестройный рокот человеческих голосов. Я повернул голову, и увидел, что Робин загоняет машину во двор. Надо бы попросить его, чтобы показал, где живёт рекомендованный мужичок.
Когда он вышел из машины, я тут же обратился к нему с этой просьбой.
— Погодь, — ответил он, вытирая руки тряпкой. — Сейчас я тебя провожу. Один к нему не ходи.
Я кивнул, и, отойдя в сторонку, начал дожидаться. Робин тут же разговорился с хозяйкой дома, которая скороговоркой вывалила ему всю информацию, какая накопилась у неё за последний год. Посетовала, что 'виктория в этом году плохо уродилась'. Вскоре я понял, что под 'викторией' она подразумевает клубнику. Так же я выяснил, что эта старушка родом с Урала, и сюда перебралась из-за мужа — бывшего военного. И что она сама давно бы уехала из Паутовки, но её упрямый супруг наотрез отказывается покидать родное село. И что неделю назад у них сбежала коза Машка. Дед Пётр забыл ворота запереть, она и ушла. До самой темноты её искали по деревне и по лесу, но так и не нашли. Пропала коза. Робин терпеливо слушал речь женщины, вытаскивая канистры из кузова. Я тоже делал вид, что увлечён её монологом, и вежливо улыбался.
Наконец, Робинзон разобрался со своими делами, и мягко отвязавшись от говорливой хозяйки, сделал мне жест следовать за ним. По пути к калитке, нас окликнул хозяин дома:
— Вы далеко собрались?
— Прогуляться, — ответил Робин.
— А. Ну давайте. Только недолго. Я сейчас баню истоплю. Стол накроем. Вы же, наверное, голодные?
— Хорошо-хорошо.
Мы вышли со двора и отправились по пустой улице, на другой конец деревни, где обитал обещанный дядя Гена. Время от времени, из-за заборов нас облаивали собаки, но Робин не обращал на них никакого внимания.
— Ребята-экологи сказали, что местность здесь не заражена. Почему тогда знаки стоят? — спросил я.
— Да просто так. Чтобы местным на психику давить, — ответил Робин.
— Их, похоже, это мало волнует.
— Ничего. Скоро всех принудительно выселят. Не останется здесь вообще никого.
— Послушай, а этот дядя Гена, почему он не пришёл делить продукты? Разве они ему не нужны?
— Почему не нужны? Нужны. Просто он не любит суету. Да и с соседями предпочитает лишний раз не встречаться. Они его за юродивого держат, 'Притукнутым' обзывают. Кому это понравится? Вот и стал он отшельником. Живёт на отшибе, от всех отделился.
— Так может стоило захватить какие-нибудь припасы для него?
— Это лишнее. Местные всё равно с ним поделятся. Здесь так заведено. Хоть он и отгородился от соседей, они всё равно про него не забыли. Достанется ему, конечно же, меньше всех, но это лучше, чем вообще ничего, согласись.
Мы миновали несколько заброшенных домов, и повернули в проулок между двумя покосившимися заборами. Здесь всё заросло травой, доходившей нам до пояса, и мы двигались по узенькой, хорошо протоптанной тропке. Робин впереди, я — за ним. Неподалёку, в гуще травы кто-то зашуршал. Я было насторожился, но увидев промелькнувший полосатый хвост, понял, что это всего лишь кошка.
— Уже скоро, — бросил через плечо Робин. — Почти пришли.
Мы преодолели канавку, через которую была переброшена узкая, пружинящая доска, и вышли к краю оврага. Вдоль склона были вбиты высокие жерди, с натянутой между ними рабицей и колючкой. Точно такую же ограду мы видели при въезде в жилой сектор Паутовки, значит, мы дошли до противоположной границы.