А вот это уже нехорошо. Это уже совсем нехорошо, — напрягся я.
Ситуация была критической. Если тварь жахнет своим током, не факт, что резиновые сапоги спасут меня от прожарки. И вот, когда заметившая меня, громадина разинула клюв, чтобы издать сердитый вой, я метнул лопатку прямо ей в пасть. Рефлекс мясничихи сработал отлично. Она поймала лопатку налету, с хрустом разгрызла её и проглотила. Это получилось у неё машинально. Распробовав вкус мяса, одноглазая немного подвисла. Она не понимала, как так получилось, что еда сама запрыгнула ей в рот. Конечно же, для насыщения такого огромного организма, маленькой лопатки было совсем недостаточно, но зато она позволила ощутить свой вкус.
— Ну как? — как можно ласковее спросил я. — Понравилось? Вкусно? Вот видишь, я твой друг.
Мясничиха повернула голову, уставившись на меня единственным глазом. Она всё ещё раздумывала над произошедшим.
— Хорошая девочка, — продолжал напевать я. — Красавица. Эти гады тебя обижают, да? Да и чёрт бы с ними. Иди за мной. Будем жить по соседству. Хочешь? Там много еды. Тебе обязательно хватит. Умница ты моя.
Видимо, мясничиха так же не могла понять смысл моей интонации. Вместо угрожающего рыка, или жалобного скулежа, она слышала нежные, мелодичные нотки, которые ещё никогда в своей жизни не слышала. После этой вылазки я убедился, что интеллект мясников не уступает слоновьему. Скорее всего, они так же способны одомашниваться и приручаться. По крайней мере, их мозг работает вполне предсказуемо. При внимательном наблюдении можно легко определить их настроение и расположение духа.
Далее нужно было как-то развивать наше знакомство. Как вы понимаете, чрезвычайно непросто называть своим другом тварь с профилем, габаритами и грацией карьерного самосвала. К тому же ещё и выглядящую так, будто бы сошла с картины художника, злоупотребляющего наркотическими веществами. Поэтому я подумал, что если дать ей кличку, то общаться нам станет гораздо проще. Кличка должна быть не оскорбительная (чтобы зверь не улавливал моё предвзятое и надменное отношение к нему), и в то же время добрая, лёгкая, незатейливая. Первое, что мне пришло в голову, было имя 'Лила'. В честь девушки-циклопа из мультфильма 'Футурама'. У моей мясничихи так же был один глаз, её презирали в гнезде, и, наконец, лиловый оттенок её кожи дополнял общую картину. В целом, сравнение этого страшилища с забавной мультяшкой как-то сглаживало ужас, который оно вызывало. Я будто бы стал смотреть на великаншу под иной призмой. Так у неё появилось имя.
Но я поторопился праздновать удачу дрессуры огромного мясника. Замешательство моей новой знакомой было временным явлением, и вскоре она опять попёрла на меня всей своей массой. Было заметно, что я её раздражаю. Она уже не так сильно хочет меня схватить, под гнётом своих опасений, касающихся критического удаления от гнезда. Но всё ещё пытается разобраться, что это за мелкая зверушка мечется у неё под ногами, мурлыкая и постоянно куда-то исчезая. Теперь она уже не пыталась бить меня лапами, не пыталась сверкать электричеством, а просто крутилась, надеясь получше меня рассмотреть. А я всё время убегал. Пару раз мы с ней так кружили на 360 градусов. Со стороны, возможно, это выглядело смешно, но я до конца отдавал себе отчёт в том, что веду игру со смертью.
Лила была молодой и любознательной самкой, поэтому, несмотря на свою злость и изматывающий голод, она начала испытывать растущее любопытство, как кошка, гоняющаяся за бабочкой. Но терпение её было не безграничным. Поэтому, чем дальше мы уходили, тем сильнее нарастало её раздражение. В бессильной досаде, она делала выпады куда-то наобум, порой, в совершенно противоположную от меня сторону. Я был слишком мелкой и слишком подвижной целью. Теперь я воочию убедился, насколько критично для мясника отсутствие одного глаза.
Наша затянувшаяся игра в 'Кошки-мышки' продолжалась, кажется, бесконечно. Лила то отступала назад, то прорывалась за мной дальше. То впадала в бешенство, то успокаивалась и отмахивалась от меня, как от назойливой мухи. Ей всё сильнее это надоедало. Ну а я начал уставать. Из-за усталости стал делать ошибки, в результате которых пару раз едва не расстался с жизнью. Но, всякий раз, быстро стряхнув с себя шок, я вновь и вновь, подражая Водзорду, продолжал говорить с Лилой ласковым, вкрадчивым тоном. А сам поглядывал на солнце, неуклонно спускающееся всё ниже и ниже. Сколько осталось до наступления сумерек? Час? Два? Максимум три. А проклятая улица всё не заканчивается. И мясничиха идёт за мной всё с большей неохотой. Приходится постоянно кидать в неё палки и камни, что, согласитесь, как-то не вяжется с добрым сюсюканьем, которое всякий раз следует за этой грубостью. Впрочем, кирпичи и, тем более, палки, для толстокожего гиганта всё равно что бумажки, летящие из плевательной трубки. Лила их почти не чувствует.
Пройдя в этих муках ещё метров сто, я понял, что сдаюсь. Солнце каснулось крыш. До начала сумерек остались считанные минуты. Чудовище, которое я с таким трудом и риском для жизни вёл за собой, уже почти не реагировало на меня, отворачиваясь в сторону гнезда, оставшегося далеко позади. Эх, а как же хорошо и удачно всё начиналось!
Когда Лила окончательно отвернулась и медленно потопала назад, я беспомощно кинул в неё последний кирпич, тихонько выругался и повернул в противоположную сторону. Завтра я опять приду к гнезду, пораньше, и тогда уже сделаю всё как надо. Доведу начатое дело до конца. Чёрт, как же обидно!
Вдвойне досадно мне стало, когда я увидел, что до перекрёстка осталось пройти всего один дом. Всего один чёртов дом! Мы с Лилой прошли их, наверное, с десяток! Остался всего один, и я не довёл её… Проклятье.
Хотел было вернуться и ещё раз попробовать раздразнить Лилу, но уже понял, почувствовал всем своим естеством, что нельзя. Я слишком измотан. Это будет стопроцентная смерть.
Так глубоко я был погружён в свою печаль, что совершенно забыл об опасности, подстерегавшей меня на перекрёстке. Буквально нос к носу я столкнулся со стаей экрофлониксов. Почуяв меня ещё издали, они неторопливо поднимались по наклону, совершенно не обращая внимание на энергетический заслон альмы. Эта наглость могла означать лишь одно. Шаман больше не сдерживал их.
Однако, экрофлониксы всё ещё помнили о нём, поэтому не спешили, издали поглядывая на его жидлище. Возможно, альма продолжал держать оборону, но силы его истощились настолько, что уже не могли отпугнуть взрослых хищников, чьи длинные, зловещие тени причудливо дёргались в медных отблесках последних лучей заходящего солнца.
Что делать? Бежать до дома? Я не успею преодолеть и половины пути. Бежать в дом альмы? А где гарантия, что он меня защитит? Если его щит больше не работает, я окажусь в ловушке, из которой экрофлониксы меня уже не выпустят. Вот это я попал. Вновь моя самонадеянность завела меня в капкан. Но я почему-то об этом совсем не жалел. Я слишком устал.
Единственным здравым решением я посчитал отступление обратно, за угол крайнего дома. Там, дворами, можно было отойти подальше — к ДК, и сделать крюк через половину района. Авось, успею до темноты… Какой там! Только лишь я добежал до угла, как увиденное заставило меня затормозить на месте. Навстречу мне двигалась Лила. Ловушка захлопнулась. Спереди мясник, сзади — экрофлониксы. Вот и конец… Мачете выпало у меня из руки. Я посмотрел, на приближающуюся махину, а затем обернулся назад — оттуда надвигались крупные голенастые фигуры, распахивающие звездообразные пасти. Капкан захлопывался. Но Лила не видела экрофлониксов, а экрофлониксы не видели Лилу. Пятясь от угла, я видел и тех, и другую. Когда расстояние между нами оказалось примерно одинаковым, экрофлониксы дружно взвыли, и бросились ко мне. В этот же самый момент, из-за угла вышла исполинская мясничиха, поворачивающая к ним свою чудовищную голову. От неожиданности, все монстры разом остановились. Нас разделяло, наверное, чуть больше десяти метров. Экрофлониксы поднялись на задние лапы, дружно завыв, как пожарные сирены. С другой стороны — пронзительно заорала мясничиха, тягаясь с тепловозным гудком. Звуковые волны от их голосов, схлестнувшись, оглушили меня. Затем, Лила пошла в атаку. Прямо в мою сторону. Убегать куда-либо было бесполезно. Я бы не успел. Сердце оборвалось, замерло и продолжило свой учащённый ритм лишь когда титаническая фигура, сотрясая землю, прошла мимо, едва не задев своей когтистой лапищей. Я проскочил буквально у неё под мышкой. Она прошла настолько близко от меня, что мне даже запомнились трещинки, расходившиеся по асфальту вокруг её тяжеленных ног.