Был он одним из тех людей, которые всегда искали в обычном непривычное, которые не боялись задавать вопросы, многим кажущиеся детскими. Вот хотя бы: отчего тени живых существ настолько отличаются от теней мертвых предметов? Как действует таинственная, подвешенная на небосклоне сила, которая просвечивает людей подобно витражам, отбрасывая на землю темные проекции их нутра, где можно различить даже абрисы костей? Отчего солнечная тень книжки или столпа — совершенно мертвая, тень дерева пробуждает в исключительно чувствительных душах людей некую дрожь, тень коня уже довольно опасна, а тень другого человека может погубить вернее, чем пуля, выпущенная в череп, — если тень эта, конечно, столь густа и темна, как в Сериве? Почему это касается лишь теней, отбрасываемых солнцем в полную силу? Почему в свете луны или свечей люди могут свободно здороваться, соприкасаться, убивать друг друга, не опасаясь случайного соединения?
Внезапно раздался бой больших часов, дремлющих в конце библиотеки, за встающими во всю стену полками. Отзвук этот гулял под потолком, откуда взирали вниз персонажи античных сцен: полнокровные, со счастливыми лицами, широкими бедрами и обнаженными бюстами. Насмехающиеся над скрюченной фигурой ученого, чье левое плечо отчетливо возносилось выше правого, голени выглядели так, словно приставили их к бочке, маленькие водянистые глазки взирали на мир лишь благодаря паре толстых линз, а обрезанный кончик носа закрывала кожаная нашлепка.
Хольбранвер вздрогнул. Поднялся с кресла и двинулся в сторону одного из столов под стеною. Стояло там оборудование для тенеграфии. Он осторожно вынул из него стеклянную пластину, покачал головой и вздохнул. Потом бросил половинку яблока в натененную камеру, где сидел кролик.
Кроме животного и Хольбранвера в помещении не было никого. Лишь на мгновение кто-то промелькнул между аркадами, окружавшими библиотеку, — может, дворянин, может, шпион эклезиарха. Хольбранвер даже не мог никому пожаловаться, что он впервые в жизни — бессилен.
Если б он хотя бы находился в своей уютной комнате! Здесь у него были проблемы с тем, чтобы сосредоточиться. Он не любил работать на виду, в огромном пропыленном помещении. Однако король желал иметь Хольбранвера под рукой, а он, как человек короля, должен был выказывать послушание.
Владыка питал к нему слабость, хотя серивская знать презирала ученых еще сильнее, чем купцов или банкиров. Вот уже пару лет король держал Хольбранвера в Сериве и платил ему за сооружение сложных весов или за алхимические эксперименты.
Придворная карьера ученого началась с парадокса, который полвека назад открыли купцы из Бранвии. Золото, покупаемое ими в ибрийских колониях, будучи перевезенным на Север, теряло частичку своего веса, чего невозможно было объяснить алчностью моряков или невнимательностью факторов. Хольбранвер первым сконструировал весы столь чувствительные, что они позволили установить объем этой потери, а поскольку устройство было единственным и к тому же довольно сложным в обслуживании, он лично полгода путешествовал сушей и морем до Ибра, чтобы взвешивать там различные материалы. А потом, когда он вместе со всем богатством возвращался на Север, по дороге его дважды повстречали корсары, а еще он пережил куда более опасное приключение, подхватив дизентерию. Но год странствия по миру, в компании дочки и ибрийского невольника, позволил ему утверждать, что на далеком Юге все роды материи, вкупе с базовыми элементами, такими как ртуть, тяжелее на полторы сотые части, чем на Севере.
Король Серивы, вдохновленно принявший его открытие, предложил ему патронат, решил использовать талант ученого и нанял его для выяснения очередной большой тайны — того, становится ли тело легче после смерти.
Так Хольбранвер сделался главным врагом эклезиарха Андреоса (если не был им уже с того момента, когда пали на него подозрения, что в своей мастерской в Хольбранвии он вскрывал и срисовывал мертвые тела). Ученому это не мешало. Он взялся за новую работу с жаром, недосыпая и недоедая. Могло показаться, что очередные весы, которые он строил, высасывали из него силы, будто ибрийский гуль.
Потом ждало его еще более трудное задание. Он познакомился почти со всеми серивскими медиками, когда искал пациента, что был бы на грани жизни и смерти, а к тому же — находился без сознания, так чтобы его движения не сбивали настроек весов. Он открыл, что этим условиям удовлетворяют люди, укушенные редкой разновидностью змеи; умирали они несколько дней, неподвижные, словно мраморные скульптуры. Он разыскивал таких по всей провинции, а потом сидел часами в изголовье ложа, словно тучная карикатура смерти, подле своей огромной конструкции, вместе с доченькой, что всматривалась широко распахнутыми глазами в указатели, когда Хольбранвер слабел и засыпал.