Из задумчивости его вырвал голос вдовы.
— Планирую поставить замок.
— Что?
— На дверь. Джахейро почти достает до засова. Не хочу, чтобы он вышел туда и натворил глупостей, пока меня не будет дома.
— Джахейро уже должен знать Ритуал Тени. Ты должна бы отдать его в школу, — ответил Арахон, удивленный суровостью собственного голоса.
— Я учу его сама. Есть у меня одна книжечка о хороших обычаях. Читаю ему, при случае показываю буквы. Но он еще ребенок, он не всегда сумеет… Думаю, ему нужен отец.
Арахон отвел глаза, не выдержав странного, удивительно настойчивого взгляда вдовы. Сквозь щели в деревянных ставнях смотрел он на улочку и размышлял над ее тоном. Слышалось ли в ее голосе обвинение, несколько приглушенное течением времени? Или же предложение?
Но этот короткий момент, когда он мог что-то ответить, это крохотное окно в другое будущее, которое отворилось перед ним на миг, быстро захлопнулось, изгнанное холодным ветром, что ворвался внутрь. Донна Иоранда вздрогнула, Арахон прикрыл дверь, а потом они вернулись за стол.
Исчерпав за вином все безопасные темы, они не знали уже, о чем говорить. И’Барратора чуть придвинулся к своей подруге, избегая, чтобы тела их соприкоснулись.
Так было лучше, они оба это чувствовали. Слишком мало выпили, чтобы позволить себе поцелуи.
И’Барратора полагал, что граница, которую невозможно переступить, граница, их разделяющая, возникает из-за того, что именно он убил мужа Иоранды и осиротил ее ребенка. Он не знал, что причина совершенно иная. Донна Иоранда просто не желала, чтобы сыну ее пришлось однажды убить приемного отца, как, согласно сервинским обычаям, велела бы ему честь.
Однажды они решили, что, когда мальчику исполнится пятнадцать лет, Иоранда расскажет ему историю противоборства двух славных фехтовальщиков, полную неожиданных встреч, поединков, погонь и предательств. В конце опишет ему их последнюю встречу. Ту, которая из стычки переросла в мрачную кровавую схватку. Только один из противников мог ее пережить.
Оба боялись лишь одного: что прежде чем настанет этот день, какой-нибудь злой язык шепнет мальчишке правду, не выбирая при этом слов. Готовый к такой возможности, Арахон решил, что пока что он научит мальчугана владеть рапирой и кинжалом так хорошо, как только сумеет. Хотел дать ему честный шанс, захоти парень выполнить требования чести и отомстить за отца.
С того времени всякий раз, когда он смотрел в его голубые, полные доверия глаза или видел материнскую улыбку Иоранды, задумывался над тем, что, если дойдет до конфликта, сумеет ли он превозмочь инстинкт, заставит ли себя позволить уколу Джахейро достичь цели.
Пока же все это была лишь призрачная возможность, неясно маячащая в отдаленном будущем. Но И’Барратора думал об этом всякий раз, когда проведывал донну. И именно потому он проведывал ее не слишком часто.
Снаружи наступила ночь. Стены быстро остывали, холодный ветерок с моря врывался в дом донны Иоранды сквозь неплотные ставни. Женщина задрожала, и тогда И’Барратора, ведомый скорее инстинктом, нежели сознательным желанием, придвинулся и обнял ее.
Сидели они так долго. Иоранда отодвинулась, лишь когда внизу раздался топот мальчишеских ног.
— Ступай, — сказала она, вставая. — Если уж ты сюда пришел, по крайней мере, минутку-другую можешь посвятить Джахейро. Он мне не простит, если ты не научишь его чему-то новому.
Арахон поднялся с улыбкой, а потом двинулся следом в решимости обучать руку, которая, как он подозревал, некогда проткнет его клинком.
VI
— Здесь мы ее и нашли, — сказал служащий, указывая на место посредине склада. Потом отодвинулся под стену, чтобы его тень не заслоняла пол.
Мужчина, с которым он пришел, смотрел в темноту склада так, будто взирал в отверстую могилу. Лицо его было бледно и неподвижно.
У незнакомца были коротко обрезанные волосы. Так стригли узников или галерников. Дворянин не дал бы себя так ощипать — однако мужчина явно был дворянином. Столь деликатные, почти женственные черты попадались лишь у благороднорожденных господинчиков. Однако он был уже немолод, а два небольших шрама на шее и на подбородке выдавали, что ему не чужды были и тайны сражений. Носил он панталоны, шитые золотой нитью, и кожаный камзол с серебряными пуговицами. Вместо пояса был на нем пурпурный шелковый шарф, а на запястье правой руки поблескивало несколько тяжелых золотых браслетов. Писец задумался на миг, стал бы фехтовальщик так отягощать ведущую руку, но потом заметил, что рапира незнакомца тоже висит с правой, противоположной стороны. В рукояти ее поблескивал самый большой изумруд, какой писцу когда-либо приходилось видеть, а в левом ухе незнакомца была маленькая серьга с черной жемчужиной.