Патроны, для которых он работал, ценили его именно по этой причине. Он никогда не задавался, а рубаки, с которыми он скрещивал клинки, не могли рассказать о его умениях никому, кроме донны Родрихи, когда аккуратными ладонями она стягивала с них одежды в холодных подвалах гарнизона.
Уже одно это делало И’Барратору не лучшей кандидатурой на звание мастера модной фехтовальной школы. Однако школы славились не только именами менторов, но и названиями фехтовальных трактатов, по которым в них обучали, как и секретными уколами, которые можно было из них узнать. Зал Фернанда Руиса специализировался на Прикосновении Колибри, школа братьев Травиллетов — на Серивском Поцелуе, еще были Рокировка Эклезиарха и Демивольт Одинокого Блеска — сто кровавых смертей, заключенные в поэтические названия.
И’Барратора знал три удара, которые были настолько трудны и малоизвестны, что могли считаться секретными. Первый, Укол Королевы, был славным маневром Иниго Вальквезара, с подробностями описанным вкупе с тремя рисунками в трактате «Танец железа». Увы, книга сия не была достаточно редкой, и несколько копий ее находилось в Сериве. Укол этот не мог привести к И’Барраторе многих адептов.
Из двух прочих секретных атак одна была слишком сложной, чтобы обучить ей кого-то, кто не провел всю жизнь с рапирой в руках. Вторая же была слишком рискованной, а если удавалось ее исполнить — настолько кровавой, что благороднорожденные тотчас презрели бы ее. К тому же И’Барратора придумал ее сам — пришла она к нему во сне, а значит, была личной собственностью кавалера, с которой тот не намеревался расставаться. Мысленно называл он ее Ударом Белого Скорпиона. Порой, когда Арахон выпивал многовато вина, любил он помечтать, что когда-нибудь соберет достаточно золота, чтобы купить поместье где-нибудь на сухих холмах вокруг Серивы и осесть там в покое. В этих мечтаниях, в тишине жаркого полдня, он работал над книгой — чудесным фехтовальным трактатом, центром которого должно было стать описание его прекрасного удара.
Раскрыть его преждевременно чужим людям — означало предать собственную мечту, даже если, протрезвев, кавалер глубоко ее стыдился.
Все эти причины привели к тому, что было у него едва лишь восемь учеников, в большинстве своем — слабо одаренные сыновья ремесленников либо провинциальных дворян. Он не готовил их ни к профессии, ни к тому, чтобы стали они славными поединщиками. Учил их только как не погибнуть, непростым секретам la destreza посвящая столько же времени, сколько и поучениям, как в различных ситуациях избежать схватки либо отыскать достойный способ бегства. Лишь изредка ему попадался некто настолько способный, что И’Барратора делился с ним большей частью своего опыта. В последнее время одному ученику он доверял настолько, что даже взял его с собой на важное задание.
Теперь же он не мог себе этого простить.
Искривленное в агонии лицо Ариего все время вставало у него перед глазами, когда он, в тишине и жаре серивского полудня, шагал в сторону моря.
ІІ
Вскоре он добрался до Альхера Маар, квартала террас, что отвесно спускались прямо к искрящимся волнам изумрудного залива. Море не случайно блестело, словно бриллиант, — именно оно и было величайшим сокровищем Серивы. Благодаря ему приплывали сюда купеческие корабли и галеры со всего мира. Благодаря ему существовал город, а в нем — богатые роды и патроны, дающие работу таким, как И’Барратора.
В этот день он увидел в порту несколько новых кораблей. Побережьем ходили мытари с писцами и городские гвардейцы, между ними же бродили моряки с лицами темными и морщинистыми, словно палубные доски. Качающейся походкой, отвыкнувши от неподвижной суши, расходились они по тавернам, чтобы отпраздновать победу над морем и смертью. А в те времена, прежде чем королевские лекари открыли причину цинги, всякое долгое путешествие было игрой с курносой. Экспедиции к дальним берегам нередко стоили жизни половине экипажа. А то и целому, если кроме болезней вставали против корабля штормовые волны или если нападали на него корсары.