В Сериве не было рода, в котором не оказалось бы одного либо двух мореходов или который не был бы связан сложною цепью кредитных писем, векселей, ссуд и банковских операций с какой-либо из торговых компаний. Поэтому ничего странного, что на берегу видны были несколько карет и пара дворян в окружении слуг и вооруженных кавалеров. Богачи прибывали сюда со всего города проследить за делами, проверить, кто приобрел, а кто потерял, кто сделался бедняком, а кто умножил состояние; и вскоре никто не в силах будет отогнать просителей и людей, прибывших сюда в поисках патрона.
И’Барратора глядел на все это сверху, когда сходил крутыми улочками. Внимание его привлекали в основном расположенные на террасах прилавки, на которых раскинулись перед ним плоды вастилийских виноградников и красные и черные глазки восточных приправ, продаваемых сразу после разгрузки кораблей, чтобы успеть до прихода королевских сборщиков налогов. Арахон чуть приоткрыл рот и втянул в себя воздух, пропитанный запахами столь густыми, что на языке превращались они во вкус.
Раз или два погрузил он пальцы в сушеные зерна, наслаждаясь их неизвестной фактурой. Всякий, кто приближал руки к товарам, пробуждал подозрение продавцов, но И’Барраторе до этого дела не было. Идя медленным, церемониальным шагом, с движениями величественными, он выглядел как священник, который экономным жестом благословляет бедняков.
Но если вы полагаете, что делал он это, поскольку обладал душою поэта, то вы ошибаетесь. И’Барратора все и всегда совершал с одной-единственной целью: чтобы сделаться лучшим фехтовальщиком. Давным-давно, когда он лишь учился шагам и равновесию на каменной стене, окружавшей старое, заброшенное имение его отца, учитель сказал ему, что у хорошего фехтовальщика все чувства должны быть острее бритвы.
Необходимо ему соколиное зрение, поскольку часто, прежде чем враг проведет удар, его выдает легкое дрожание мышц в уголках глаз, напряжение шеи, вызванное тем, что сознание уже предвидит скрещенные клинки или боль от раны, полученной в контратаке. И’Барратора знал, что если он сумеет заметить одно зеленое зернышко среди тысяч черных, значит, он обладает необходимой остротой зрения, чтобы прочесть на лице противника его намерения.
В свою очередь, обоняние, которое, подобно скальпелю цирюльника, разделяет запахи вокруг на отдельные слои, позволяет ему настолько же хорошо отделять сушеный тмин от вязанки свежего чеснока и запах пота ожидающего в засаде врага от вони отдающей волглостью крипты.
Еще важнее был слух. Должным образом натренированный, он мог выхватывать слова и целые предложения в уличном шуме, но также мог — среди звона рапир и ударов подкованных сапог — различить шелест, производимый заходящим сзади противником с длинным кинжалом в руке.
Однако Арахон считал, что наименее оцененным фехтовальщиками чувством остается осязание. А обученная рука умеет так много! Порой хватает одного рукопожатия друга, чтобы понять, что тот предал его и в близящейся схватке переметнется на сторону врага, — и всего лишь прошлой ночью это спасло И’Барраторе жизнь. К тому же умелая ладонь может, скрестив клинок с противником, ощутить, не подрагивает ли его рука и гарда или не слишком ли измождены мышцы врага. Это искусство старые серивийские мастера именовали tacto.
Благодаря тому что И’Барратора наизусть знал на ощупь рукоять своей рапиры и ведал, как лежит она в ладони при разных ударах, он никогда не удерживал ее слабее или сильнее, чем должно, и вот уже много лет никто не мог его разоружить.
Спускаясь вниз террасами Альхера Маар, фехтовальщик готовился к схватке.
Он надеялся, что обойдется без кровопролития, но одновременно испытывал немалые сомнения. Когда добрался он до условленного места, на пахнущую солью и ветром набережную, — сомнения эти подтвердились.
Реальто Аркузона не было там, где они условились.
Кавалер И’Барратора поправил пояс, прикоснулся ладонью к рукояти рапиры, удостоверился, что дага висит под соответствующим углом, а после сошел на набережную, в гущу человеческих голосов, меж потрескивающими причальными канатами и стучащими сходнями.
В условленном месте, на постаменте, где некогда стояли портовые весы, теперь сидел незнакомый вооруженный человек. Арахон почувствовал, как напрягаются мышцы у него на загривке. Мог ли патрон уже знать о произошедшем прошлой ночью?
Пытаясь сохранять спокойствие, он подошел, громко поздоровался и приподнял шляпу; вежливость и осторожность заставили его предостеречь сидящего спиною незнакомца, что он приближается. Однако человеку, который отдыхал на камне, уперев одну ногу в мраморную грань, а вторую свесив в воздухе, не было дела до вежливости.