– Сколько чувств! По-моему, ты, Варвара, слегка перебрала, – хмуро заметил Дроздов. – Звучит как-то неубедительно. Особенно о главном.
– А что главное для тебя, праведник Дроздов? – Лада бросила перчатку Женьке. И он ее успешно словил.
– А то, что удовлетворение жизнью – полная чепуха. Сплошь неверное слова. Предательские. Или, если хотите, трусливые… Это, попросту, бегство. Я же никуда не бегу. Я принимаю все. И все удары отбиваю. А, если не могу, то снова и снова накапливаю силы. В этом мое… – Женька запнулся, с трудом подбирая нужное слово. – В этом мое… Ну, если не счастье, то хотя бы… Согласие, что ли.
Определение было явно неудачным. И Юрка, уже слегка хмельной и вполне довольный Моцартом и жизнью, не преминул подколоть товарища.
– Сложно и не очень понятно, – тут же заметил он. – Вот для меня все ясно. Жизнь я обожаю. Для меня это всего лишь миг. А какой-то маленький миг легко осчастливить. Вот и получается такое длинное счастье, составленное из счастливых лоскутков-мгновений. Сегодня, например, это – сумасбродный Моцарт из далекого прошлого, вы – из недалекого и я – всегда сегодняшний. И больше мне ничего не надо. Впрочем, плюс любимая работа, любимая жена и любимый комфорт!
Лада громко фыркнула, забросила ногу за ногу и поправила очки на переносице.
– Комфорт! Какое обывательское слово, – безапелляционно заявила она. – Жизнь не подчиняется комфорту. Это комфорт подчиняется ей. Безусловно, каждому своя упряжка. Я же – вне жизни и вне комфорта, а далее – караван подобных определений – вне иллюзий, вне страха, вне заблуждений, вне привязанностей, и вне – вне – вне… В общем, говоря проще, вне суеты. И в этом мое счастье. Я могу прикасаться ко многом вещам, но они меня так и не будут касаться.
Мы промолчали. Похоже, Ладу никто особо так и не понял. Впрочем, здесь, похоже, никто не понимал друг друга. Лишь я подумал, глядя на постаревшие, уставшие, потрепанные и озабоченные лица своих бывших однокурсников, изображающие счастье, что счастлив никто из них не был.
Пауза продолжалась, потихоньку нагнетая атмосферу встречи. В такие моменты впору вешаться. Но делать это в одиночку я не собирался. В конце концов, у каждого есть оправдание и каждый хотел быть счастливым. И каждый вряд ли им стал.
И все же, несмотря ни на что, вино, смешанное к тому же с пивом, согревало нам души. И мы, прихватив с собой по паре бутылок, уже стали собираться наверх, к свету. Казалось, что там нас оставят дурацкие мысли и тягостные размышления о жизни. Нам захотелось свежего воздуха. И мы потянулись к витой лестнице…
Откуда раздался этот оглушительный грохот, никто так и не понял. Похоже, что прямо с неба. Погас свет, стены задрожали и посыпалась штукатурка. Меня отшвырнуло в сторону, и, падая, я автоматически закрыл руками лицо… Не знаю, сколько продолжался этот кошмар, казалось – целую вечность. Когда я осторожно открыл глаза, то ничего кроме темноты не увидел. Лишь услышал оглушительную тишину, которая была пострашнее любого грохота. Кто-то впился мне ногтями в руку. Я повернул голову и увидел сверкающие глаза Вари. Ее глаза я узнаю в любой темноте. И ее горячее дыхание. Она дрожала и жадно ловила ртом воздух.
– Что это, Боже, Лешка, что это?.. Я ничего… Ничего не понимаю… Что это, Лешка?..
Я не знал, что ответить, потому что сам абсолютно ничего не понимал. Землетрясение? Война? Террористический акт? Крушение мира?.. Единственным, что я начинал осознавать, было то, что мы отрезаны от этого самого мира. И находимся под его обломками.
Потихоньку я привыкал к темноте и уже различал фигуру Дроздова. Он стоял посреди завалов, пыльный и взъерошенный, тупо уставившись на заваленную лестницу.
– М-да, – первым подал голос Раскрутин. И его междометие неестественно зазвенело во взорванной тишине. – Вроде бы цел… Хотя все тело ужасно болит.
– Боже, что это? Что! Что! – как заученный текст твердила сквозь рыдания Варя, по-прежнему не отпуская моей руки.
– Прекрати истерику! – откуда-то издалека раздался визг Лады. – Нам еще паники не хватало!
Ну, если с Ладой все в норме – значит еще поборемся. Она на коленях, шатаясь, приблизилась к нам, тщательно ощупывая пол.
– Я вот очки разбила, ни черта не вижу, и то не рыдаю! – пробормотала она. И попросила. – Кто-нибудь поможет мне найти очки.
Юрка неожиданно, почти истерично, расхохотался.
– Очки! Боже, какая прелесть! Очки! И главное – как бы они сейчас пригодились! И вот ведь – какая трагедия!