— Не сказал бы, что сегодня он чересчур дружелюбен, — заметил Майкл, глядя вслед уходящему Гельмуту. — Он даже на свадьбу навел бы уныние. Заставил бы жениха работать до начала празднества.
Хитрость Майкла удалась — Бенджамин клюнул на приманку:
— Празднество… А что, это мысль, Майкл. Нужно как-то оживить здешнюю атмосферу. Устроим вечеринку!
Майкл улыбнулся и кивнул.
Благодаря усилиям Бенджамина вечеринка перестала казаться натужной и превратилась в настоящее веселье. После нескольких порций выпивки молодежь забыла о столь быстро и загадочно возникшей напряженности. То и дело раздавались неуверенные взрывы смеха.
Мать Бенджамина держалась в стороне, мрачная, будто старая карга. Она с самого начала была против вечеринки, чисто интуитивно, но ей не удалось поколебать Бенджамина. Мадам Эндор оказалась бессильна. Он взбунтовался против материнской опеки и ни за что не позволил бы себя спасти.
Порой он был столь же упрям, как и его отец.
«Где мой муж и отец?» — подумала Фрида. Крепость катилась в преисподнюю, а они были одному Богу ведомо где, гоняясь за какими-то женщинами.
Ди наблюдал за веселящимися с презрительно-насмешливой улыбкой.
На них из-за двери смотрел Торстон Шторм, угрюмый мускулистый рыжеволосый великан, выглядевший чересчур простодушным даже для самых очевидных хитростей. Но внешность была лишь иллюзией — этот человек был крайне опасен.
Торстона возмущало, что его не включили в список гостей, сочтя чересчур буйным. Ему не приходило в голову, что он мог бы на время забыть о своих обязанностях и присоединиться к остальным, никого не спрашивая. Он просто стоял, скрестив руки на груди и сжимая в правой ладони крошечный по сравнению с кулаком игломет, который следил за Майклом Ди, будто управляемый компьютером.
Торстон озадачивал всех. Он казался пустой оболочкой, лишь видимостью человека, напоминая в этом отношении Полианну Эйт. Его «маски» порой конфликтовали друг с другом. Иногда он выглядел отражением собственного отца. Но в основном производил впечатление большого туповатого веселого парня, который пил так, будто впереди не было будущего, ел за целую компанию, шумно хвастался и скандалил, прокладывая кулаками путь в жизни. Гора мускулов, лишенная мозга, который мог бы ею управлять.
Вульф ушел с вечеринки, сославшись на занятость. Полианна хандрила у себя в комнатах. Гельмут спал. Все остальные были здесь.
Бенджамин красовался в форме собственного покроя, чересчур цветастой и пышной для Легиона. Отец бы этого не одобрил. Форма не нравилась и ему самому, но — защитная броня сглаживала производимый ею эффект.
Броня эта была лучшей из лучших. Ее силовые поля поглощали энергию любого оружия, и от них отразился бы любой движущийся с высокой скоростью объект. Эти поля могли захватить и оттолкнуть металл клинка убийцы. Оказавшись в по-настоящему враждебной среде, Бенджамин мог полностью застегнуться и выжить за счет собственного запаса воздуха, воды и питательного супа. К нему невозможно было притронуться. Его мать хвасталась неуязвимостью сына, хотя и боялась, что он все же умудрится погибнуть, несмотря на всю защиту.
Бенджамин придумал игру, заставив друзей стрелять в него, рубить саблями и пронзать ножами. Они изорвали форму в клочья, но не причинили ему ни малейшего вреда. Он хохотал до упаду.
Цель его заключалась в том, чтобы досадить матери.
Гомер, которого все сторонились из-за уродства, сидел в одиночестве, погруженный в мрачные мысли. Очередная вечеринка, где звенел смех женщин, которых привлек Легион. Неужели они снова над ним насмехались? Женщины всегда смеялись над ним, даже сумасшедшая Полианна. Наверняка она соблазняла его лишь затем, чтобы поиздеваться. И Фрида, эта сука, заявлявшая, будто она его мать… Она бы с радостью куда-нибудь его отправила, чтобы не смущал ее своим присутствием. Как бы она ни притворялась, от проблесков пси-способностей не скрыться.
Всем было все равно. Никто его не понимал — кроме Бена, его отца и иногда того странного юноши Мыша. И он никогда не простит отца за подаренную жизнь. Наверняка тот мог что-то сделать, с такой-то властью и деньгами, — вернуть ему зрение, исправить физические дефекты…
Гомер знал, что отец пытался помочь. Но человеческий разум в минуты отчаяния редко следует доводам здравого смысла.
В такие минуты Гомер ненавидел Гнея Юлия Шторма.
— Гомер? Страдаешь? — послышался рядом голос.
Гомер вздрогнул — подобного сочувствия он никогда прежде не встречал. А чужой жалостью он всегда был готов воспользоваться.