— О, ты говоришь по-английски? — с надеждой спросил Тони. — Как я здесь оказался? Это Дамаск?
— Пойдем с нами, — повторил ребенок, отошел, остановился и жестом предложил Тони следовать за собой.
Понимая, что он, скорее всего, попал в какую-то местную аферу, специально рассчитанную на иностранцев, Тони пока не видел, что хотели впарить ему дети. К тому же текст записки его заинтриговал.
— О’кей, я иду, — сказал он. — Но на большее не рассчитывайте.
Мальчик шагал рядом с ним, а девчушка семенила через невообразимую путаницу крошечных улиц, тропинок и переулков, через целые кварталы прилавков и маленьких мастерских, похожих на крохотные фабрики по производству деревянных мисок, ложек и стульев; вот гончар, делающий кувшины и чашки; вот некто плетет циновки из травы; а чуть дальше женщина с непостижимой скоростью обшивала кружевные скатерти и покрывала. Прохожие не обращали на Тони и его небольшую свиту никакого внимания; у него вообще сложилось впечатление, что он стал невидимым. Очевидно, иностранцы здесь настолько привычное явление, что никого не удивляют.
Улица сменялась улицей, с каждым новым поворотом Тони чувствовал себя все более глупо из-за того, что согласился пойти с детьми, и все более уверялся в том, что все это добром не кончится. Наконец, когда они вышли на тихую улицу, застроенную серьезными зданиями с черно-белыми каменными дверными проемами, он решил, что поход затянулся. Остановившись, он холодным тоном заявил:
— Все. Хватит. Дальше я не пойду.
Девчушка остановилась посреди улицы и обернулась.
— А и не надо. Вы пришли.
— Нет. — Тони помотал головой. День перевалил за середину, было очень жарко, небо над головой напоминало выцветшую джинсовую ткань, он устал, хотел пить и надеялся только на то, что не появятся местные злодеи и не начнут его грабить. — С меня довольно. Дальше не хочу.
— Иди сюда, — позвала девчонка. Она повернулась и подошла к ближайшей двери. — Вот здесь.
— Извини. Нет. — Тони медленно покачал головой.
Тогда мальчишка потянул его за рукав и указал на дверь, где ждала девочка.
— Нет, нет. Я возвращаюсь, — сказал Тони, оглядываясь через плечо. — Если, конечно, смогу выбраться.
Девчушка, все еще наблюдая за ним, поднялась на цыпочки и медным молотком постучала в дверь. Потом снова посмотрела на Тони и поманила его. Он решительно отказался. Они продолжали разыгрывать эту нелепую пантомиму, когда дверь открылась, и выглянула пожилая женщина, щурясь на яркий свет из-под очков в проволочной оправе.
— О, здравствуй, Афифа, ты привела ко мне гостя? — спросила она с шотландским акцентом.
— Вот, — ответила девочка, указывая на Тони, все еще стоящего на улице.
Женщина переступила порог.
— Привет, Фади. — Она помахала мальчику. — Кого ты мне привёл?
Мальчик потянул Тони за рукав и указал на женщину, призывая его пойти к ней.
— Идите сюда, — позвала женщина. — Я не кусаюсь.
Тони решил, что глупо бояться седовласой пожилой женщины и подошел.
— Здравствуйте, — сказал он. — Возможно, произошла ошибка.
— Вам придется подойти поближе. Я не люблю кричать на всю улицу.
Он подошел к двери.
— Так что вы говорили?
— Моя дочь, — не раздумывая, выпалил Тони. — Я ищу свою дочь. Она потерялась, и я пытаюсь ее найти.
Он вовсе не собирался начинать серьезный разговор столь нелепым образом, но день обрушил на него слишком много странностей, так что ему уже трудно было контролировать ход переговоров. Он внутренне махнул рукой и решил: пусть все идет, как идет.
— Я приехал из Соединенных Штатов.
— О, Боже, — воскликнула женщина с мягким акцентом. — Вы забрались так далеко… Думаю, вам лучше войти. — Она отступила, пошире открыв черную внушительную дверь. Только теперь Тони заметил полированную медную табличку с выгравированными словами «Зететическое общество».
ГЛАВА 13, в которой люди сухопутья выходят в море
«Першерон» был надежным небольшим кораблем, спасенным от списания судовым агентом, нанятым лордом Берли. Двухмачтовое судно с прямым парусным вооружением начинало жизнь как двадцатичетырехпушечная французская бригантина, захваченная во время короткой стычки в Бискайском заливе. Из-за широкого корпуса и просторного трюма корабль переоборудовали под грузовоз и следующие несколько лет он провел, перевозя припасы для более крупных судов британского флота, могучих линейных кораблей. Осенний шторм у Лендс-Энда изрядно потрепал судно, адмиралтейство признало ремонт невыгодным и определило «Першерон» на слом. Берли вмешался, купил поврежденный корабль и перегнал его на частную верфь в Саутгемптоне.