И выиграла.
Шторму не пришлось потом раскаиваться.
Пруди ему запомнилась лучше всех остальных женщин. Наедине с ним – горячий, ненасытный комочек плоти. На людях – женщина холодная, знающая свое дело, порою властная, а еще – дерзновенная. Ошеломляюще дерзновенная. Никогда прежде и никогда после нее никому не удавалось втянуть Железный Легион в битву наугад.
Он очистил ее мир от сангарийцев. Она подарила ему сына. А потом пути их разошлись.
У Шторма было без счета женщин, родивших ему десятки детей. Родители его тоже не знали понятия «верность». Трое его братьев родились от разных матерей. Майкл Ди – от другого и притом неизвестного отца.
У Фриды Шторм тоже случались измены. К похождениям Гнея она относилась спокойно.
А потому Люцифер родился художником. И хорошим. Его стихи были на уровне таких гигантов, как Моро и Чижевски. Визуалист Бороба Тринг создал калейдоскопическое шоу на основе Люциферовского эпоса «Зольдатен», воспевающего Легион, а в качестве музыкального сопровождения воспользовался симфонией Люцифера в вагнеровском духе.
Однако Люцифер считал для себя поэзию и музыку не больше, чем хобби.
Он твердо решил стать солдатом. Тщетная надежда. Для этого ему не хватало инстинктов убийцы.
Солдат удачи обязан действовать без тени угрызений совести. Ему противостоят профессионалы, действующие быстро и беспощадно. Они не оставляют противнику времени на рефлексии и сожаления по поводу варварской сущности войны.
Шторм прощал Люциферу его недостатки охотнее, чем сыновьям, не обладающим талантами. На этого мальчика он надеялся. Быть может, когда-нибудь Люцифер одумается и найдет свой путь.
Бенджамен и Гомер были близнецами. Единственные дети Шторма от Фриды, они теоретически и по собственной своей оценке были его любимцами. И бунтовщиками. Мать же всегда защищала их, как злющая старая кошка – своих котят.
«Может быть, моя вина, что они бунтуют, – подумал Шторм. – Они уже десятки лет как мужчины, а я с ними как с мальчишками. У них же у самих внуки, черт побери!»
От такой долгой жизни у человека смещается временная перспектива.
Близнецы были разными, как день и ночь. Шторм временами сомневался, что оба – его сыновья.
Бенджамена – светловолосого Аполлона – легионеры помоложе, считающие его отца исторической реликвией, просто обожали. Но в трудных ситуациях обратятся ли они к Бенджамену? Нет. Бенджамен Шторм мог и не выдержать давления.
Его мать и друзья видели в нем кронпринца Легиона. Отец так не считал. Если Железный Легион переживет Гнея Шторма, то из всех детей Шторма лишь любимец Кассия обладает тем, что нужно, чтобы править наемниками и бросать их в битву.
Бенджамен умел завоевывать сторонников одним словом, одним жестом. Он обладал этим редкостным даром – внушить любому, что тот – единственное человеческое существо во всей вселенной, до которого Бенджамену есть дело. Но способен ли он привить людям веру?
Не исключено, что Бенджамен однажды возглавит Легион, если отец его сам не назначит себе преемника. Но только до первого дела. У Шторма не вызывало сомнений, что сын его, будучи сильной личностью, возьмет верх над другими претендентами. Но он с трудом представлял себе успехи Бенджамена на полях сражений.
Бенджамен мог повести за собой людей, как гаммельнский крысолов, но доводись ему столкнуться с такими противниками, как Хоксблад и ван Бреда Колффс, они пропустят его харизму через мясорубку и намажут себе на бутерброд.
Гомер был антиподом Бенджамена. Слепец от рождения, погруженный во мрак умственно и физически, неловкий, уродливый, он вызывал отвращение у всех, кроме своего близнеца. Бенджамен был его единственным другом. Гомер ходил за братом повсюду, будто лишь Бенджамен мог рассеять мрак в его душе.
Как бы в компенсацию за свою жестокость природа наделила Гомера слабыми псионическими способностями, но и те не приносили ему пользы. Он был желчен, и не без причины. Не уступая в остроте ума остальным членам семейства, он томился в теле, которое было лишь чуть лучше трупа.
Люди Шторма считали близнецов самой наглядной иллюстрацией двойственности их отца. Бенджамен унаследовал от него внешность и обаяние, Гомер – ярость, боль и мрак души.
Бенджамен встретился с отцом взглядом, и на лице его заиграла торжествующая улыбка. В незрячих глазах Гомера не было раскаяния. Он ничего не боялся. Нельзя было наказать его суровее, чем это сделала сама жизнь.
Он ожидал для себя только зла. И заранее с ним смирился.
У Шторма болела душа за него. Он знал ту тьму, что управляла Гомером, – знал давно и близко.
По меньшей мере раз в день обращался Шторм ко всеми забытой книге, задумчиво перечитывая послание такого же Шторма, что умер четыре тысячелетия назад.
«Суета сует, сказал Экклезиаст, суета сует – все суета!
Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?»
Гней Шторм не меньше Гомера видел, как реки текут в моря, и знал, что моря не переполняются. Наоборот, они век от века мельчают и когда-нибудь исчезнут совсем. И что пользы человеку от всех трудов его, если все деяния его – томление духа? Этот Враг несокрушим. Его силы неограниченны и вечны, и Шторм знал, что в этой долгой борьбе обречен на поражение за поражением.
Но в отличие от Иерусалимского Проповедника Шторм не желал сдаваться. Вопреки всему, возможна победа в битве духа. Сохранив мужество, он сумеет оставить свою отметину на жестоком лике поражения. Сдаться – или пойти навстречу судьбе с улыбкой на устах. Это единственный реальный выбор, который ему – как и любому другому – предоставила жизнь.
– К нам приближается корабль, – заговорил он наконец и стряхнул с руки вороноящера. Птица метнулась в тень. Никто не обратил внимания.
Спорить никто не стал. Истина явно выступила на звездных глобусах дисплеев.
– Это корабль Майкла Ди, как я полагаю. Установите с ним связь. Дайте ему проход через минные поля.
Солдаты ринулись выполнять команду раньше, чем успели рявкнуть «Есть, сэр!». Каждый старался показать усердие. Похоже, наказание откладывалось до конца вахты.
– Служба движения, свяжитесь и вы с этим крейсером. Я хочу поговорить с капитаном. Привести все защитные системы в состояние готовности.
– Контакт с Ди, прямой визуальный канал, – доложил сотрудник службы движения.
– Благодарю.
Гней уселся возле аппарата. Кассий встал у него за спиной. Через несколько секунд на экране высветилась лисья физиономия Майкла Ди. Гримаса беспокойства моментально сменилась ослепительной улыбкой.
– Гней, до чего ж я рад тебя видеть! Я уже думал было, что ты не ответишь на мой сигнал.
– Я должен был обдумать и это. – Ди уже не улыбался. Теперь его лицо было простодушно-честным, словно у проповедника. И лишь в приподнятых уголках глаз притаилась хитрость. – Я даже сейчас могу передумать. Ты привез мой груз?
Теперь Ди предстал в своем собственном обличье. Без грима. Без маски. Темные глаза, узкое лицо, нос в крапинках и острые, выступающие зубы придавали ему отчетливое сходство с лисой.
«Вот он – подлинный Майкл», – подумал Шторм.
Ди был многолик. Обладая почти сверхъестественным даром менять обличья, он редко отказывался от маскарада. Имея время на изучение, он мог усвоить особенности речи и поведения практически любого человека. Ди находил этот талант весьма полезным в своем ремесле. Он был репортером-ландскнехтом.
– Конечно, я ведь обещал, да? – произнес Ди с глумливой улыбкой, уверенный, что брат не бросит его на съедение волкам Хоксблада.
– Покажи мне ее, Майкл.
Майкл резко отодвинулся от камеры, и на экране показалось смазливое личико Поллианны Эйт. По центру управления пробежал легкий вздох.
– Ладно. Даю проход. Конец связи. – Шторм подтолкнул локтем офицера связи. Тот понял намек и блокировал канал прежде, чем Ди вернулся к аппарату.