Выбрать главу

Но больше всех Цимбалу понравилась бандерша. Красивая женщина, с ядреной изюминкой в глазах. Да и на грудках у нее сочные ягодки. Хоть и скрыт ее бюст полупрозрачной тканью, но у Цимбала особый нюх на женские прелести. И он уже сейчас хотел, чтобы эти ягодки налились соком и затвердели под его языком…

– Наши девушки будут рады угодить каждому вашему желанию! – улыбнулась мадам, правда, несколько принужденно. Она произносила заученный текст, но как звучал ее голос – сплошное наслаждение.

– А сама ты угодить можешь? – спросил Цимбал.

Не обманул его Щербак. В оранжерее кафе «Пигаль» действительно цвел прекрасный сад. Вот только сторожа здесь злые, к тому же делиться не хотят. Что ж, для того и пришел сюда Цимбал, чтобы навести порядок в этих райских кущах. Он и сам с усам, и три телохранителя с ним. А еще две машины с бойцами на улице. Так, на всякий случай прихватил. Если верить Бурундуку и Навесу, то их прессовали одновременно – на одного трое наехали, на другого четверо. В это верилось с трудом, но под луной всякое бывает.

– Да, могу предложить вам любую девушку. И любой вид услуг, – еще шире улыбнулась мадам.

– А если я тебя хочу?

– Но я не могу… Извините, если огорчила вас…

– А не извиняю. Моему пацану ты предлагала себя, – вспомнил он.

– Я всегда себя предлагаю, – смущенно улыбнулась женщина. – Из вежливости.

– Ну конечно, когда клиент уже весь высосан, да?

– Нет, не обязательно… Дело в том, что я должна себя предложить. И если клиент соглашается, я называю свою цену. Как правило, клиент вежливо отказывается.

– Как тебя зовут, вежливая?

– Калерия.

– И сколько ты стоишь, Калерия?

– Двадцать тысяч долларов – час.

– Ты ничего не путаешь?

– Нет, просто наша дорогая и всеми уважаемая Калерия знает себе цену, – послышался вдруг мужской голос, и из полумрака в смотровой холл вышел не самого атлетического сложения, но все-таки крепко скроенный мужик с жесткими чертами лица. Взгляд матерого хищника, губы кривила безмятежно-презрительная улыбка. – У нее есть муж, и она его очень любит. И муж за нее любого порвет.

– Ты, что ли, муж? – с тем же презрением обратился к нему Цимбал.

– А это не важно.

– Важно! Если ты не муж, какого хрена подписываешься?

– Я здесь распоряжаюсь. И мне до всего есть дело.

– Ты моих пацанов обидел?

– А ты что, обиженными рулишь? – оскорбительно засмеялся мужик.

– Я – Цимбал. А ты кто такой?

– Я сам по себе. И никакие Цимбалы меня не волнуют.

– Борзый?

Щербак говорил, что главный сутенер в этом притоне – крутой мужик. Действительно, была в этом типе железобетонная мощь. И Цимбал даже пожалел, что пришел сюда один. Щербак с пацанами напрашивался, хотел грандиозный шухер навести, но ему самому захотелось посмотреть, насколько хороши здесь девочки.

Посмотрел. И теперь приходится вести разбор. А Цимбал, честно говоря, уже отвык от таких дел. Слишком уж спокойно жилось ему последние годы. С Фомой никаких проблем, а с залетной мелочью разбирались его бригадиры.

– Нет. Просто независимый.

– У нас на городском кладбище целая аллея есть. Там сплошь независимые покоятся. Я думаю, место для тебя там найдется.

– Напугал.

– Это моя земля, и если ты здесь работаешь, то должен платить.

– У меня есть крыша.

– Не может у тебя быть крыши. Это моя территория, и здесь только моя охрана.

– Моя милиция меня бережет.

– Да ну!

– Я тебе сейчас телефон дам. Тебе майор Тарасов ответит. Он ротой ОМОНа командует. Договоришься с ним, где стрелку забить… Ну, чего выставился? Да, мы ментам за это дело платим. Если тебе что-то не нравится, звони Тарасову!

– Так дела не делаются, – обескураженно покачал головой Цимбал.

Он даже представить себе не мог, что у этого салона могла быть ментовская крыша. Такого еще на его памяти не было. Слышал он, что в других городах менты сутенерничают, в Москве такое дело на каждом шагу, но для Краснополя такой расклад – нонсенс.

– Это ты Тарасову объясни. Его роту только что из Чечни вывели, он тебе расскажет, как там дела делаются.

– Ты сам кто такой? Тоже из ментов?

– Из бывших. Если менты бывают бывшими… Фарадеев моя фамилия.

– Класть я хотел на ментов. И на твоего Тарасова тоже. Его через пару недель разжалуют и уволят, а ты останешься. Тогда и поговорим…

– Кто его разжалует? Ты, что ли? – презрительно скривился сутенер.