— И что же там твой барон нашел такого интересного, что даже сам Серый Жнец сюда прискакал?
— Чего не знаю, того не знаю, — пожал плечами старик.
— Даже идей никаких нет? — прищурился я. — Каких только версий я не услышал за последнее время. Ты-то уж точно догадки какие-то имеешь…
— Никаких, — покачал головой он. — Не буду я воздух зря сотрясать. Багряные никого из наших к своему форту, что у Костяного грота стоит, не подпускали. Мы только караваны их видели, что они каждый месяц в Аталию отправляли. Шесть-семь больших крытых повозок завсегда уходило. А в них все что угодно могло быть.
— Неплохо, — присвистнул я.
На некоторое время в шатре повисло молчание. Я размышлял над новой информацией. Собственно, тут и думать-то не о чем. Надо ехать и уже на месте разбираться.
— Любопытный разговор у нас с тобой получился, — произнес, наконец, я.
Старик слегка вздрогнул. Видимо, тоже о чем-то напряженно думал.
— Мне бы еще с подельником твоим поговорить, который добычу теневых ресурсов помог тебе организовать, — со вздохом произнес я.
Заметив, что старик взволнованно что-то пытается мне сказать, я приподнял ладонь, останавливая его.
— Я ведь забыл упомянуть об одной детали. Когда мельницу ту осматривал, я еще кое-что обнаружил. Руну скрыта. Причем не ведьмачью… Багряные ее бы сразу учуяли. Та руна, что ваш подкамешник прятал, нанесена кем-то из первородных. Кто-то, кому магия воды подвластна. Такую распознать очень сложно. Думаю, с водником ты договор заключил. Судя по рунам, что я видел, с кем-то из старых…
Якоб смотрел на меня, выпучив глаза.
— Ваше сиятельство… — прохрипел он взволнованно.
— Когда наш второй караван прибудет, — произнес я, вставая с кресла. — Поеду хозяйство твоего бывшего хозяина принимать. Заодно хочу, чтобы ты меня познакомил с тем водником…
Глава 14
Винтервальд. Фьёрдград. Жемчужный дворец.
Барон Жан-Луи де Леви сидел напротив гигантского камина и, кутаясь в толстый плащ из волчьего меха, следил за дрожащими языками пламени.
Первое время барон еще пытался одеваться по вестонской моде, чем изрядно веселил местных. Несколько раз с особо надоедливыми весельчаками даже доходило до дуэлей, после которых Жана-Луи резко перестали подначивать за его яркие наряды. Ведь никто из винтервальдцев не ожидал, что этот рыжий смешной алхимик, переводивший драгоценные магические ресурсы на бесполезную цветочную воду, окажется еще и неплохим бойцом, не понаслышке знающим, с какой стороны держаться за меч.
На местную моду Жан-Луи перешел еще в начале осени. Весь его гардероб, привезенный из Вестонии, совершенно не годился для местной погоды. Даже самые, на его взгляд, теплые вещи из его коллекции здесь могли считаться весенними, а в особо дождливые дни — и летними.
Первые заморозки показали как барону де Леви, так и остальным вестонцам, что смена гардероба — это не предательство моды, но банальный вопрос выживания.
Когда Жан-Луи примерял новую одежду, то с улыбкой вспоминал своего друга Макса Ренара. Вот кому действительно было плевать на всякие условности. Более практичного и расчетливого человека нужно было еще поискать. Макс еще в походе на север всем дал понять, что не намерен терпеть холод. Он даже пошел дальше. Когда другие замерзали, Макс, благодаря своим чудо-фургонам, путешествовал в относительном комфорте.
Вспомнив о друге, Жан-Луи грустно вздохнул. Оказалось, что он совершенно ничего не знал о Ренаре. Сильнейший одаренный, теперь уже маркграф де Валье, победитель Золотого льва, с каждым новым донесением из Вестонии в кругу дворян из свиты принца Луи ширились дискуссии и споры о личности «бастарда, схватившего удачу за хвост».
Именно так было принято называть нового маркграфа де Валье. Все потому, что сам принц Луи именно так и называл Макса. Жан-Луи понимал, что его высочество винил Ренара в своих бедах. Если бы не его победа в Великом испытании, принцу не пришлось бы сейчас прозябать в этом ужасном и диком месте.
Кстати, теорию, ходившую первое время в высших кругах, о том, что Ренару присудили победу незаслуженно, принц Луи считал истинной. И что маркграфство, полученное бастардом в награду за его победу в испытании, у него необходимо отобрать. Об этом принц Луи говорил прямо и не таясь. Чем ставил себя в довольно неловкое положение…
Ведь, если считать все эти слухи и домыслы о лже-победе Ренара правдой, тогда и помолвка принца Луи с принцессой Астрид должна быть расторгнута. Хотя, если копнуть глубже, скорее всего, своими речами принц этого и добивался. Сердце его высочества принадлежало маркизе де Гонди. И чем дольше принц находился на севере, тем сильнее его любовь походила на некую одержимость…
Что же касается Жана-Луи… Он ни на миг не сомневался в порядочности Макса, который, к слову, своими великими делами уже успел доказать всем своим недоброжелателям, на что он способен. Барон де Леви искренне радовался каждому сообщению с юга и в глубине души очень жалел, что он сейчас не рядом со своим другом…
Парфюмер его высочества зябко пошевелил плечами и придвинулся поближе к огню, который, казалось, отказывался делиться своим теплом.
Проклятый север… Проклятая зима и проклятый холод… Родившийся на юге, барон де Леви всеми фибрами своей души ненавидел этот ледяной край, населенный грубыми и неотесанными людьми, которых вестонцы в разговорах между собой называли дикарями.
Принцесса Астрид и еще несколько человек из ее свиты заметно выделялись из общей массы северян, но ситуации это не спасало. Жизнь в Фьёрдграде для Жана-Луи стала настоящей пыткой.
Короткие пасмурные дни, длинные холодные ночи, повсюду дурно пахнущие дикари, не желающие понимать всю прелесть мира тонких ароматов. Складывалось такое впечатление, что о духах здесь вообще никто ничего не знал. Отвратительные запахи пота преследовали Жана-Луи повсюду.
Всяческие попытки внедрить в обиход местных свою продукцию разбивались о твердую стену непонимания. Запахи собственных немытых тел вполне устраивали местных. Парфюмер его высочества понимал, что если он задержится здесь на севере еще один год, то обязательно сойдет с ума.
От невеселых мыслей барона отвлек пронзительный и надрывающийся звук флейты. Жан-Луи, зная, что его лица никто не видит, поморщился.
Вот еще одна напасть. Принц Луи, обуреваемый своим затянувшимся на месяцы приступом меланхолии и скуки, вознамерился написать длинную сонату для одного инструмента с поэтичным названием «Песнь лунного света». Своей жертвой он почему-то выбрал именно флейту.
И ладно если бы соната действительно была великолепной… Так нет же… Звуки, вылетавшие из несчастного инструмента, можно было назвать чем угодно, но только не «Песнью лунного света».
Терпеть эти ужасные эксперименты вынуждена была вся свита принца. Изрядно, кстати, поредевшая за последнее время. Жан-Луи в глубине души боялся себе признаться… Если раньше на беглецов, решивших отправиться назад в Вестонию и присоединиться к партиям старших принцев, он смотрел с осуждением и упреком, то последней группе дворян, убывшей на юг неделю назад, барон остро завидовал.
Увы, но покинуть принца Луи могли все кто угодно, но только не барон де Леви. Зарекомендовавший себя одним из самых преданнейших сторонников его высочества, он являлся примером стойкости и самоотверженности. Принцесса Астрид, будто понимая истинные чувства барона, при каждой их встрече словно специально напоминала ему о его добродетелях.
И этот трюк каждый раз срабатывал. Барон де Леви снова и снова ловил себя на мысли, что уже не совсем понимает, кому он на самом деле стремится служить — принцессе или же принцу. Хотя все эти душевные метания барона никоим образом не проявлялись. Он просто знал, что эта удивительная и мудрая не по годам девушка, непременно знающая, чем подбодрить сторонников своего будущего мужа, всегда может рассчитывать на его, барона де Леви, поддержку. А еще Жан-Луи хорошо понимал, кто именно будет править Вестонией, если младший сын Карла Третьего взойдет на трон.